Слепые тоже видят - [18]

Как шеф!

Стоицизм (а вернее, упертость) — это неотъемлемая часть психологии начальника.

Когда я умолкаю, он довольствуется тем, что произносит коротко и резко:

— Ну все, что ли?

И затем холодным тоном, несмотря на температуру окружающей среды и пот, застилающий глаза:

— Первым делом надо восстановить ситуацию. Я прошу вас, господин Сан-Антонио, как свидетеля, рассказать все, как было.

«А собственно, почему нет?» — говорит во мне здравый смысл. Затем он же, подумав, добавляет: «Заткни свою гордость в… поглубже, идиот! Берюрье имеет полное право. Ему действительно поручили тебя заменить, и не надо затруднять ему работу». Как это там твердили в разные времена великие военачальники, знаменитые полководцы, получившие ко всему прочему приличное военное образование? «Кто не умеет подчиняться, тот не может командовать!» Хороших начальников находят прежде всего в среде хороших подчиненных.

— Слушаюсь, господин старший инспектор! — гаркаю я.

И в краткой форме, четко, ни больше ни меньше, но расставляя акценты там, где я лично нахожу нужным, не забывая запятых, не говоря уже о точках, я воспроизвожу точную картину событий.

Толстяк слушает меня и одновременно жует не знаю что, но то, что он жует, хрустит. Время от времени, когда я перевожу дыхание в поисках кислорода, я слышу, как он выплевывает, видимо, что-то совсем уж несъедобное, поскольку в противном случае он сожрал бы все без остатка.

Когда я умолкаю, он задает мне вопрос.

У него появился авторитарный тон, у ведущего следствие начальника. Это неповторимый тон следователя, за который нас квалифицируют как дьявольское отродье. Все из-за того, что люди не разбираются в специфике нашей профессии. Они забывают, что мы барахтаемся в среде преступлений и пороков, и требуют от нас, чтобы мы плавали в этих нечистотах, как в бассейне с чистой, прозрачной водой. Нам нужно среди подонков отыскать честных граждан, а люди думают, будто мы всех считаем вонючими отбросами. А вы знаете средство, как действовать по-другому? Если мы будем применять обратный метод и исходить из того, что все люди невиновны, то мы не придем ни к какому результату. Зубной врач, проверяя ваши зубы, подозревает каждый зуб на наличие кариеса и действует абсолютно тем же методом, что и мы. Между прочим, никто и не думает обвинять его в предвзятости. Я пишу все эти тра-ля-ля специально для удовольствия моих коллег, которые очень часто обвиняют меня в том, что я якобы в своих опусах вытираю о них ноги. Надеюсь, что это короткое отступление им понравится и они проникнутся ко мне доверием, хотя, с другой стороны, на кой черт мне их доверие, ведь его даже на память в стол не положишь…

— Хм…

Ах да, я говорил, что Берюрье меня как бы допрашивает.

Он говорит следующее:

— Господин Сам-Тонио…

— Сан-Антонио, — поправляю я.

— Извините, мне всегда тяжело сразу запомнить имена свидетелей. Значит, вы утверждаете, что все началось будто бы с раскатов грома?

— Так точно, господин интроспектор.

— Старший инспектор, если у вас не запершит в глотке произнести правильно.

— Ах, извините, мне всегда было трудно сразу запомнить полицейские чины.

— Так, хорошо. Значит, вы говорите, гром?

— Совершенно справедливо: гром!

— А молнии при этом были постоянными?

— Да. Через короткое время раскаты грома и следующая вспышка.

— Вот это самое, господин Ансан-Тонио, вы можете уточнить: через какое время?

— Примерно через минуту, генеральный инспектор!

— То есть, учитывая силу молний, вы утверждаете, что это была необычная гроза? То есть громовые раскаты, на ваш взгляд, должны были следовать быстрее?

Скажите пожалуйста, теперь Берю заделался физиком. Став начальником, стал способным сразу во всех отношениях.

— Вот именно, и речи не может быть о природной грозе.

— Постарайтесь пошевелить мозговой извилиной, господин Сан-Джинтоник, и вспомнить, не слышали ли вы кроме грома еще и шум мотора?

— Прошу вас принять во внимание, господин старший импровизатор, что я ехал в грузовике между двух бронетранспортеров, и в этом случае шум моторов бывает такой, что мало не покажется.

Опять пауза. Похоже, фантазиям Берю приходит конец. Во всяком случае, он стоит и обмахивается шляпой. Слабые дуновения в обволакивающем пекле доносятся и до меня. Теряя способность мыслить, Толстяк вздыхает.

— Короче говоря, — заявляет он, — чтобы сформулировать свою мысль до конца, я нахожу только одно объяснение: вертолет большой мощности. Вы уверены и даже в какой-то степени утверждаете, что не слышали характерного стрекотанья вертолета?

Я подгребаю вперед в поисках мускулистого плеча старшего инспектора Берюрье. Мой инстинкт, помноженный на присущую мне удачу, позволяет обнаружить его очень быстро.

Найдя искомую точку опоры, я не пытаюсь перевернуть мир, но хочу отыскать лишь здравый смысл, что в некотором роде уже неплохо.

— Господин Замечательный Выдумщик, — заявляю я, — ваши объяснения так же никчемны и беспомощны, как пи-пи котенка. Сила звука и свечения была настолько велика, что она убила людей, а я ослеп, хотя и укрывался за огромной глыбой алмаза. Как же вы допускаете, мой милый, что экипаж вертолета выдержал этот феномен? Да их бы разнесло на куски в момент этого катаклизма.