Слепой. Я не сдамся без боя! - [4]

Генерал снова потянулся за сигаретами. Он все еще медлил, будто чего-то ждал. И, как бывает почти всегда, когда ждешь неприятностей, он таки дождался.

За воротами, хорошо видный со второго этажа сквозь кованые чугунные завитки ограды, остановился черный «мерседес». Он подъехал, с шорохом и плеском разбрызгивая мелкие лужи, и остановился — с виду небрежно, где попало, а на самом деле с ювелирной точностью — так, чтобы разместившийся на заднем сидении пассажир, выходя, не ступил, упаси господи, в лужу.

Водитель, одетый в темно-серый костюм и демократичную черную рубашку без галстука, с расстегнутым воротом, выбрался из машины первым. Он был неопределенного возраста, со спортивной фигурой и короткой темной прической, слегка тронутой на висках ранней сединой. На переносице у него поблескивали темные солнцезащитные очки, а пиджак на левом боку оттопыривался так, словно этот парень носил в наплечной кобуре один из первых кремневых пистолетов или, наоборот, какой-нибудь бластер из фантастического боевика.

Он двинулся к задней дверце с явным намерением распахнуть ее перед пассажиром — без свойственного состоящим при высоком начальстве холуям в погонах подобострастия, а просто как воспитанный человек, уважающий старшего по возрасту и званию. Но толком проявить свое уважение ему не дали: дверца распахнулась, как от сильного порыва ветра, и пассажир без посторонней помощи выбрался наружу — среднего роста, сухопарый пожилой человек с обильно посеребренной, слегка поредевшей, но все еще густой шевелюрой, которую, не будь она такой короткой, так и подмывало бы назвать артистической. Одернув пиджак, он хмуро покосился на безоблачное ярко-голубое небо, как будто ожидая возобновления дождя, а то и налета вражеской авиации, и что-то сказал водителю. Тот кивнул, и оба посмотрели на окна особняка, за одним из которых стоял генерал в наброшенном поверх штатской рубашки парадном кителе.

Генерал-полковник знал старшего из гостей, как облупленного. Когда-то он даже пытался ему покровительствовать, обучая премудростям карьерного роста, но быстро охладел к своей затее: свежеиспеченный генерал оказался ярко выраженным представителем породы, на которой, по словам героя одного фильма, издревле держится Россия — честным дураком. С тех пор утекло много воды, несостоявшийся протеже генерал-полковника окреп и вошел в силу, хотя настоящей карьеры так и не сделал. За ним тянулась двусмысленная слава честного, неподкупного служаки, бессребреника, отличного профессионала и коллекционера скальпов, под которыми некогда скрывались могучие, изворотливые умы коллег-генералов, подающих большие надежды политиков и олигархов. С точки зрения генерал-полковника он был отменно натасканный цепной пес, палач на твердом окладе, начисто лишенный гибкости долдон, который, давно перешагнув рубеж пенсионного возраста, продолжал свято хранить верность усвоенным еще в школьной пионерской организации принципам и идеалам. Он, чтоб ему пусто было, тоже по-своему понимал благо государства Российского и всегда действовал в полном соответствии с этой своей трактовкой — безнадежно устаревшей, но неуязвимой для критики ввиду своей непрошибаемой верноподданности.

Генерал-полковник отлично понимал, что означает появление этого типа под окнами его загородного дома. Там, внизу, стоял Слепой Пью, доставивший герою Стивенсона черную метку. А сама черная метка, надо полагать, висела под пиджаком у щеголяющего в темных очках водителя, который из них двоих как раз таки больше всего и смахивал на слепого.

Эта мысль, как проникший в щель между двумя ветхими зданиями сквозняк, взвихрила мелкий мусор: обрывки мрачных слухов и легенд, клочки догадок, разрозненные воспоминания о событиях, эти догадки подтверждающих…

Весь этот сор разлетелся в разные стороны, обнажив голую, неприглядную, как грязная ноябрьская мостовая, истину. Теперь стало окончательно ясно, кто ухитрился вычислить и взять с поличным исполнителя. Финал этой драмы тоже был предельно ясен: коль скоро на сцене появилась данная парочка, для гаданий на кофейной гуще уже не осталось места. Показания исполнителя, скорее всего, не были доведены до сведения высокого руководства, которое могло решить так, а могло и этак. Гостя, который незваным пожаловал к генерал-полковнику, «этак», видимо, не устраивало, и он решил действовать по своему разумению, на свой страх и риск.

И, если его спутник действительно был тем, кем казался, о дальнейшем беспокоиться не приходилось.

Генерал-полковник еще колебался, не зная, какое из двух решений ему выбрать, и тут глаза его через стекло встретились с глазами стоявшего у калитки пожилого человека. Рука, будто сама собой, протянулась к подоконнику и взяла с него то, что лежало там просто так, на всякий пожарный случай.

Потому что пожарный случай, судя по всему, уже наступил.

* * *

Дом стоял посреди спускавшейся к озеру березовой рощи. Он был трехэтажный, красного кирпича, крытый серой черепицей, и изобиловал какими-то застекленными от пола до потолка выступами, эркерами, пристройками, широкими балконами, верандами и прочими архитектурными излишествами, при виде которых Глебу Сиверову захотелось издать сакраментальный возглас: «Живут же люди!..»