Слепой. Танковая атака - [49]

Да, похоже, полковник был по-настоящему зол. Да и как ему не разозлиться! За режим на объекте отвечает он, и кому на его месте понравился бы фортель, который они с Решетом давеча выкинули? Да никому! Другой в этой ситуации сдал бы их ментам, чтобы пришили терроризм и закатали на нары лет на двадцать – двадцать пять, или просто пристрелил обоих, как бешеных собак. А этот, гляди-ка, дал шанс уцелеть хотя бы одному – уцелеть, подумать, как дошел до жизни такой, хорошенько усвоить полученный урок и жить дальше. И, если уж искать виноватых, если выбирать, кому жить, а кому парить землю, для Белого выбор очевиден. Не он все это затеял, ему эта вылазка была нужна, как прошлогодний снег, и вся его вина состоит в том, что дрогнул, поддался на уговоры Решета, который взъярился, не сумев выбиться из грязи в князи, из простого шоферюги в сыновья олигарха… Ишь, размечтался! Правильно Мордвинов сказал: и сам вляпался в дерьмо, и друга под монастырь подвел…

Да, во всех сегодняшних неприятностях виноват Решето. И что теперь – убить его за это? Вот так, запросто, взять и раздавить гусеницами? Смешать с землей, размазать, как клопа, намотать кишки на стальные траки? Не в воображении, не в кино, а в реальной жизни. И не какого-то абстрактного фашиста или злого исламского боевика в бороде по грудь, а живого, простого русского парня, друга детства…

«Вилли» снова вырвался вперед, напоминая о себе, как будто его водитель догадался, что творится у Белого в голове, и решил, что будет небесполезно слегка подкорректировать сумбурный ход его мыслей. Пулеметчик все так же торчал в кузове, уперев в плечо приклад МГ, ствол которого по-прежнему был направлен на «тигр». За кормой бронетранспортера клубилось густое облако пыли, из-под гусениц летели комья земли и пучки вырванной с корнем травы.

Белый еще раз наскоро оценил свои шансы. Полчаса хода по такой пересеченной местности – это километров десять-пятнадцать; ну, от силы, если очень повезет, двадцать. То есть даже с полигона не уйдешь, заглохнешь в дальнем конце, и все, крышка. Бронетранспортер не отстанет, проходимость у него отличная, и бензина наверняка полный бак. Попробовать его протаранить? Увернется, гад, да и как ты станешь за ним гоняться, когда в командирской башне никого, и обзор ограничен мизерным пятачком, что виден через смотровую щель? Да и «королевский» рядышком, считай, под боком. У орудия Михалыч, а этот старый хрыч не промажет – влепит бронебойным точнехонько туда, куда захочет. Перебьет гусеницу, чтоб не загубить безвозвратно ценный хозяйский раритет, а тут и пацаны на «Вилли» подоспеют, и кончится все именно так, как обещал Мордвинов – одной на двоих братской могилкой, в которой их с Решетом похоронят живьем.

Белый вдруг очень ясно, как наяву, представил себе, как это будет: неумолимо надвигающийся лязг гусениц, связанные руки, неслышный за ревом мотора крик, рушащиеся на грудь тяжелые пласты земли, песок забивает рот, лезет в глаза и ноздри, накрывает с головой, а танк не уходит, танцует над засыпанным окопчиком смертельный вальс на одной гусенице. И ты мычишь забитым землей ртом, отчаянно извиваясь в тесной песчаной могиле – еще живой, но уже все равно, что мертвый…

Удушье. Агония. Смерть.

Он почувствовал, что ему не хватает воздуха, словно его уже похоронили заживо, и судорожно вдохнул полной грудью. Нет уж, дудки! Раздумывать, колебаться и выбирать следовало раньше, когда Решето уговаривал угнать вот этот самый танк. А теперь осталось одно: бороться за жизнь.

Танк продолжал бесцельно и тупо ползти вперед, вскарабкиваясь на пологие бугорки, тяжело ухая в ямы и с треском пережевывая стальными зубами траков попадающиеся на дороге кусты. В смысле борьбы за жизнь это была не самая лучшая тактика; осознав, что попусту теряет время, Белый убавил газ и остановил машину, которая едва начала сползать с очередного бугорка. Место для остановки было выбрано случайно, но выбор оказался удачным. По своим размерам возвышенность больше напоминала прыщ на комариной заднице, но все-таки это была возвышенность, а не яма, и машина стояла на ней именно так, как нужно – с небольшим наклоном вперед, что позволяло видеть не небо с облаками, а местность впереди.

Точнее, клочок местности. Белый так и этак вертел головой, вытягивал шею, как гусь, припадая к смотровой щели то одним, то другим глазом и при этом все время помня о немецком карабине со снайперским прицелом. Карабин, да еще и с оптикой, представлял собой серьезную угрозу, и Белого немного ободряло лишь то, что Решето служил в стройбате, а не в десанте.

Однако стройбат стройбатом, а прятаться Решето навострился прямо-таки мастерски – видать, частенько хоронился по кустам от начальства, сачкуя с работы. Время шло, мотор работал, бензин исправно сгорал в цилиндрах, а Белому все никак не удавалось разглядеть этого ловкача. Воображение не ко времени нарисовало неприятную картинку: Решето, пригнувшись, с «маузером» в руке, драпает напрямик через редколесье, пока он, Белый, точит тут под прицелом пулемета, ища вчерашний день.

Внезапно уверившись, что так оно и есть, Белый с чувством, близким к отчаянию, распахнул люк и высунулся из него чуть ли не по пояс, вертя головой во все стороны. Бронетранспортер стоял поодаль, метрах в десяти, и МГ по-прежнему таращил на Белого пустой невидящий зрачок увенчанного воронкообразным набалдашником дула.