Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла] - [170]

— Пожалуй, — согласился Варденэ. — Но я тебе скажу: Боже ты мой, посмотришь на этот проклятый счет — плакать хочется. Я уже начинаю думать: черт побери, да у меня уходит два или три доллара в день просто на то, что я живу в этом городе.

— Слушай, Роже, мы еще друзья или как? — перебила его Ванда.

— А то как же! — ответил полицейский.

— Ну, тогда слушай, — сказала она, — Почему я спрашиваю — если бы я тебе кое-что рассказала, как другу и вообще, ты бы мог не упоминать мое имя, ну, понимаешь?

— Конечно! Я бы, по крайней мере, попытался.

— Э-э! Попытки недостаточно. Ты ни в коем случае не должен упоминать мое имя. Иначе я тебе ничего не скажу.

— О’кей! — сказал он. — Не будет твоего имени.

Ванда открыла сумку и вытащила из нее зеленую сберегательную книжку. На обложке было написано: «Первый федеральный сберегательный и заемный банк Флориды».

— Видал? — спросила она.

— Ну и что?

— Я вчера открыла счет — положила деньги на депозит. Пятьсот долларов.

— Ну И что?

Ванда снова открыла сумку и выудила из нее целую пачку красных, голубых, коричневых и зеленых сберегательных книжек.

— Это то же самое. Я открыла все эти счета вчера.

— И все во флоридских банках?

— Все во флоридских банках. А две недели назад у меня был льготный рейс, мы летали в Нассау. И там я тоже открыла несколько банковских счетов. И еще я открыла счета в Орандже.

— И сколько же всего? — спросил Варденэ.

— Думаю, теперь их около тридцати пяти. А может, и сорок.

— И сколько же на них денег?

— Ну, так сразу я бы сказала — тысяч сорок пять. Может, больше, может, меньше, но в принципе что-то около того.

— Но это же колоссальная сумма для простой служащей! — удивился Варденэ.

— Это уж точно! Но самое забавное то, что все деньги, которые я клала на счет, были наличные. Все. Только пятидесятки и помельче.

— Ну, теперь я вижу, что не тем занимаюсь в жизни, — сказал Варденэ. — Когда в последний раз я видел сберкнижку со своим именем, там что-то говорилось о закладной. Я до сих пор не верил, что есть люди, которые могут себе позволить откладывать лишние деньги. Я-то думал, что деньги нужны для того, чтобы их тратить.

— Я же не сказала, что все эти книжки выписаны на мое имя, — возразила Ванда.

— А на чье? Ты думаешь, я знаю этого человека?

— Тут не один человек, — объяснила Ванда. — Но вряд ли ты знаешь их всех. Понимаешь, я-то знаю, кто открыл эти счета, но думаю, что всех тех, на кого выписаны книжки, вообще не существует в природе. Я думаю, все они — это он.

— Должно быть, очень богатенький господин.

— Но только очень хорошо это скрывает. Уж от меня-то, во всяком случае, скрывает особенно тщательно.

— У него умер богатый дядюшка и оставил большое наследство?

— Три богатых дядюшки. И все они умерли в этом месяце.

— Это занятно, — сказал Варденэ.

— Совсем нет. Насколько я понимаю, у него есть еще один и прекрасно себя чувствует.

— Они что, все занимались банковским бизнесом? — спросил Варденэ.

— Он мне про них не рассказывал. Все, что я знаю, это то, что он очень рано уходит и возвращается после обеда с горящими глазами. Потом он заглатывает восемь или девять порций виски и бросается читать газеты и смотреть телевизор. К ужину у него разыгрывается страшная мигрень, так что он не в состоянии сесть за руль, и мне приходится отправляться в киоск за газетами. Ах да, еще у него есть несколько здоровенных восьмиволновых приемников, которые принимают и короткие, и средние, и УКВ, и переговоры пилотов, а еще один есть — так тот настроен на частоту полицейских переговорников. Да-да, именно полицейских. И когда он ходит навещать кого-нибудь из своих дядьев, он всегда берет с собой его в машину, а когда возвращается и приносит приемник обратно, то слушает его всю ночь. Но так бывает, только когда один из его дядьев вдруг прихворнет, и он уезжает его навестить.

— А с ним кто-нибудь общается? — спросил Варденэ.

— Этого я не знаю. Иногда заходит к нему какой-то тип, они о чем-то говорят. Этот парень оставляет ему большой картонный пакет, ужасно тяжелый, словно там какие-то железки. Так однажды было. Как раз перед тем, как умер его дядя. Он ужасно становится нервный, когда ему кажется, что очередной дядя скоро заболеет. У нас же в трейлере нет телефона. И когда ему кажется, что дядя заболел, он ненадолго отлучается — позвонить.

— Узнать, как здоровье, — вставил Варденэ.

— Наверно! А потом через несколько дней он дает мне конверты с деньгами, простые белые конверты, и просит отнести эти деньги в банк и открыть счета на фамилии, которые он, по-моему, с ходу придумывает, и мне приходится все свободное время, пока я во Флориде, бегать по банкам и открывать счета.

— И как ты думаешь, когда окочурится тот, что сейчас хворает? — спросил Варденэ.

— Трудно сказать, один умер вот только позавчера. И что странно — они все никак не могут умереть одновременно. Они умирают где-то с перерывом в одну неделю, а заболевают почему-то всегда рано утром. И ему приходится навещать их. Я бы не удивилась, если бы тот, что еще жив, дал дуба на будущей неделе. И если бы я была этим дядей, то не стала бы строить далеко идущих планов, скажем, после вторника.