Слепой. Метод Нострадамуса - [15]

Разгоряченный собственной пламенной речью, он залпом осушил стакан. Жуковицкий, мысленно потешаясь, снова долил ему виски, чего Юрген, казалось, даже не заметил.

— «Центурии», — отхлебнув из стакана, продолжал он мечтательно, — великое поэтическое творение, по объему превосходящее «Божественную комедию» Данте и не менее, а может быть, и более талантливое, чем она! И написано оно, заметьте, шифром, над разгадкой которого уже четыре сотни лет ломаются головы поумнее моей! Принято считать, что «Центурии» дошли до нас не в полном объеме. По самой распространенной версии, значительная их часть, касающаяся событий, которые произойдут после 2300 года, сожжена и безвозвратно утрачена.

— Подумаешь, — решив слегка подзадорить собеседника, вмешался Жуковицкий. — Триста лет ни мне, ни тебе не протянуть, так какая разница?..

— Самая распространенная версия не всегда самая правдивая, — с подозрительной кротостью заметил Юрген. — Содержание и судьба утраченных бумаг известны нам только с чужих слов — полагаю, со слов сыновей Нострадамуса, которые после его смерти занимались изданием отцовских рукописей. А у них могла быть тысяча причин скрыть истину — причин, о которых нам теперь остается только гадать. Возможно, и бумаги не сгорели, и речь в них шла вовсе не о периоде с 2300 по 3797 годы… вернее, не только об этом периоде.

— К чему это ты клонишь? — насторожился Жуковицкий.

Разговор этот был ему, в общем, неинтересен и даже скучен, но развитое чутье делового человека, политика и бизнесмена, как всегда, не подвело: он мигом уловил прозвучавшие в последней реплике Юргена многообещающие нотки.

Астролог вместо ответа широко взмахнул сжимавшей стакан рукой, обильно окропив его пахучим содержимым ковер и колени. Альберт Витальевич осознал, до какой степени Эдик набрался, только увидев этот жест и услышав пьяное хихиканье.

— Напоили вы меня, Альберт Витальевич, до потери сознания, — слегка заплетающимся языком констатировал Юрген.

— Пей, пей, расслабляйся, — сказал Жуковицкий. — Ты это заслужил, как никто. Я тебе жизнью обязан.

— Ловлю на слове, — снова хихикнув, заявил астролог и осторожно поставил стакан на край стола. — Вообще, если бы не это дело, — он кивнул на стакан, — я бы вам всего этого не сказал. Это — тс-с! — большой профессиональный секрет. Понимаете, в нашей среде ходят упорные слухи, что в той части «Центурий», которая считается утраченной, Нострадамус изложил основы своего метода вычислений. При жизни ему приходилось прятаться от инквизиции, за проскопию тогда можно было запросто угодить на костер…

— Проскопия?

— Предсказание будущего… Так вот, многие его пророчества открываются словами: «Так желает господь», или «Так суждено быть». Дескать, это все — откровения свыше… На самом-то деле все его предсказания были результатом тщательных вычислений, повторить или хотя бы проверить их сегодня никто не может. Так вот, поговаривают, что недостающая часть «Центурий» была вовсе не сожжена, а спрятана — скорее всего, потомками Нострадамуса, которые побаивались лишиться дохода от издания рукописей, если все, кому не лень, начнут применять его метод на практике. Поговаривают также, что эти бумаги написаны шифром, ключ к которому ныне утрачен. По слухам, придворный астролог Петра I, вывезенный им из Голландии, нашел этот ключ и весьма успешно им пользовался, но это уже легенда… Хотя, если припомнить царствование Петра Алексеевича, приходится признать, что звезды были к нему весьма благосклонны. Он один сделал для России больше, чем все его наследники, вместе взятые…

— Занятно, — сказал Альберт Витальевич. — Ну, и что из всего этого следует?

Астролог поднял отяжелевшую голову, вяло нащупал слева от себя стакан и осушил его одним махом.

— А вы не поняли? Эх, вы, великий тиран… Я уже битый час пытаюсь вам втолковать, что человек, в распоряжении которого окажется недостающая часть «Центурий» и ключ к ее прочтению, станет непобедимым и всесильным — диктатором, царем, императором… да кем хотите! Главное — уметь прочесть написанное…

— Главное, чтобы все это не оказалось обыкновенной байкой, — поправил Жуковицкий. — И потом, что толку переливать из пустого в порожнее? Может быть, ты знаешь, где хранится вся эта писанина?

— Нет, — тяжело, по-лошадиному, помотав головой, со вздохом признался Юрген, — этого я не знаю. И никто не знает. А жаль.

— Жаль, — согласился Альберт Витальевич, — тут я даже спорить не стану — что жаль, то жаль. Ну и что? Человек предполагает, а бог располагает… Хочешь еще выпить? Нет? Ну, тогда иди спать, звездочет, комната для гостей в твоем распоряжении…

* * *

Поднявшийся после полудня сильный ветер немного разогнал тучи, и в их разрывах впервые за много дней проглянуло солнце. Рябые от ветра лужи ярко блестели в его лучах, и даже серый бурьян, что окаймлял разбитую, грязную грунтовую дорогу, при таком освещении приобрел теплый, приятный глазу золотистый оттенок.

По дороге, с плеском разбрызгивая лужи, подвывая двигателем, крякая рессорами и похрустывая шестеренками коробки передач, медленно полз потрепанный, грязный грузовой микроавтобус. Справа виднелись голые кроны старых берез и тополей. Там находилось старое кладбище, заложенное в ту пору, когда покойников еще не укладывали бок о бок, не бросали одного на другого, как дрова, а относились к смерти с должным уважением и даже сажали на кладбищах молодые деревца, чтоб мертвецам было веселее лежать в земле под шум листвы.