Слепое пятно - [11]

— Кто первый начал?

Эту сцену я помню отчетливо.

— Хобарт, это ты сделал? — толстяк спокойно отпустил меня и прижался к матери, но ничего не ответил.

— Хобарт, это ты начал?

Снова без ответа.

— Гарри, это ты. Ты начал драку. Разве не ты пытался сделать Хобарту больно?

Я кивнул.

Мама взяла меня за руку и повела за собой.

— Он, конечно, негодник, миссис Фентон, и у него ужасный характер, но он всегда говорит правду, хвала небесам.

Я все это рассказываю не просто для красного словца, а в качестве предыстории.

Такой была наша первая встреча с Хобартом Фентоном. Важно, чтобы вы узнали о нас обоих и о наших характерах. Наши жизни так переплелись и настолько связаны между собой, что без этого предисловия вам не понять сути всего рассказа.

В обед я перешел через улицу, чтобы поиграть с Хобартом. Он встретил меня с улыбкой. Его маленькая добрая душа не помнила обид. Я же бывал либо очень весел, либо очень зол. Я забывал все также быстро, как дрался. Той ночью в своих кроватках, укрывшись одеялами, спали двое счастливых мальчишек.

И вот мы росли, росли вместе. Мы играли, как и положено детям, и дрались, как это повелось с самого начала. Теперь, наверное, нужно признать, что во всех наших ссорах вина в основном была моя. Все без исключения драки начинал я, и если каждая из них начиналась одинаково, то, соответственно, и заканчивалась так же. Самая первая была только лишь предшественницей всех остальных.

Прошу вас, не думайте плохо о Хобарте. У него добрейшая душа на всем белом свете. Не бывало еще такого добряка и преданного друга. Он был здоровым, сильным толстяком, и, как все полные мальчики, вечно смеялся. Он попадал вслед за мной во все неприятности, и когда я отступал, храбро защищал тылы.

Хобарт, будучи сильнее, выносливее и спокойнее, с самого начала являлся для меня своего рода защитником. Я прозвал его Арьергардом, но он не обижался.

Я всегда был шаловливым, неугомонным и склонным к поспешным действиям. И вот, когда я попадал в глубокий омут, Хобарт неизменно оказывался рядом, доставал меня со дна и вытаскивал в целости и сохранности на берег. Доводилась вам когда-нибудь видеть бегающими вместе огромного мастифа и маленького фокстерьера? Пример грубоват, но зато в точку.

Мы оба были мальчишками, со всеми своими восторгами и обидами, радостями и горестями. Но я так много думал о Хобарте, что даже снисходил до того, что помогал ему заботиться о малютке-сестренке. Это было что-то вроде высшей жертвы мальчишечьей преданности. Теперь, спустя много лет, он, конечно, смеется надо мной и бьется об заклад, что я делал это с определенной целью. Не знаю, но готов признать, что сейчас я много думаю об этой его сестре.

Бок о бок мы с ним росли и взрослели. Вместе ходили в школу, потом в колледж. Как сильно мы разнились своими характерами и комплекцией, точно так все происходило и с учебой.

С самого начала Хобарт испытывал склонность к шурупам, болтам, гайкам и поршням. Он прагматик, любит математику и может рассказать вам и о биноме Ньютона и о математическом анализе. Он счастлив, как никогда, когда вокруг него не смолкают разговоры об индуктивной катушке, усилителе переменного тока или атомной энергии. Я бы сказал, что мощь современной прикладной науки и пути ее развития — это основа того царства, трон которого может в скором времени занять Хобарт. Сейчас мой приятель находится в Южной Америке, являясь одним из лучших тамошних инженеров. Он добывает воду в предгорьях Анд, и, похоже, благодаря именно этим сильным плечам и ясной голове будут восстановлены земли инков.

Что же касается меня, то я решил посвятить себя юриспруденции. Мне нравится находиться в атмосфере борьбы и препирательств. Я всегда любил книги, любил обсуждать прочитанное, и мне казалось, что изучение законов тоже будет мне по душе. По совету родителей, я поступил в юридический колледж и в надлежащее время был допущен к частной практике. И вот во время учебы в колледже я впервые столкнулся с философией. Меня в ней привлекали острые, лаконичные афоризмы. Я с детства уважал людей, которые рубят с плеча. Профессор Холкомб был немногословен, вдумчив, говорил то, что думает, и не увиливал от ответа. Он не благоволил никому.

Должен признаться, что на меня очень сильно повлияли лекции пожилого седовласого профессора. Я любил его, как и все остальные, но даже в мыслях не имел — пусть даже изредка — подшучивать над стариком. Однако, ему самому остроумия было не занимать, и профессор терпел поражение довольно редко. Но даже если подобное и происходило, то он мог посмеяться вместе с одержавшим победу оппонентом. Доктор Холкомб произвел на меня неизгладимое впечатление. С каждым годом моей учебы у него я все более убеждался, что, несмотря на всю его скучноватую философию, у старика всегда был припрятан в рукаве какой-нибудь фокус. Он обладал просто потрясающим умением растолковывать различные запутанные вопросы. Кроме того, в его лекциях звучало едва скрытое презрение к кумирам классической философии.

В чем заключался этот его фокус, я так и не смог понять. Я продолжал упорно учиться и зарывался в толстенные фолианты — хранилища мудрости. Мне становилось все интереснее, и мало-помалу я проникался теориями профессора; даже невзирая на всю свою склонность к активным действиям, я осознал, что у меня имеются скрытые способности к философствованию.