Слэм - [7]

— Так у тебя ни братьев, ни сестер нет?

— А какая связь?

— Ну, то есть когда у твоих родителей нет гостей, ты можешь сидеть в комнате одна?

— Ах вот ты о чем. Да, понимаю... Есть у меня брат. Ему девятнадцать. Он в колледже.

— А что он изучает?

— Музыку.

— А какую музыку ты любишь?

— Ох, этак тихонько...

На какое-то мгновение я подумал, что она любит тихую музыку, а потом понял, что это она о манере, в которой я к ней подкатываюсь. Крепкий она орешек. Собираемся мы разговаривать или нет? И что в этом плохого — спросить ее, какую музыку она любит? Может, это не бог весть как оригинально, но у нее получается, что я будто раздеться ее упрашиваю.

Я встал.

— Куда это ты собрался?

— Думаю, я время у тебя отнимаю. Извини.

— Все нормально. Садись.

— Можешь вести себя так, будто рядом нет никого, если хочешь. Сиди одна и думай.

— А чем ты хочешь заняться? С кем хочешь поговорить?

— С мамой.

— А-аа. Славно.

Я вспыхнул.

— Слушай. Ты очень красивая, правда. Но беда в том, знаешь ли, что ты думаешь, что можешь благодаря этому обращаться с людьми как с грязью. Уж извини, но я не горю желанием...

И я оставил ее в одиночестве. Это был один из самых крутых моментов в моей жизни: сказаны самые правильные слова, я имею в виду, что я их сказал, и я рад, что сказал их. Хотя я не представлял, какое они оставили впечатление. Меня в самом деле от нее воротило — секунд двадцать. Через двадцать секунд я остыл и стал придумывать, как бы вернуться назад и возобновить разговор. И я надеялся, что беседа перейдет во что-то другое: поцелуемся, а потом поженимся и уедем куда-нибудь на пару недель. Но меня напрягало то, как она мною вертит. Я слишком нервничал, чересчур боялся сделать какую-нибудь ошибку и потому вел себя слишком натянуто. Если мы еще раз заговорим, решил я, то только в том случае, если она этого захочет.

Мама моя болтала с каким-то парнем и не рвалась меня искать. Мне показалось, что моя особа была некстати, если понимаете, что я хочу сказать. Я знаю, что она меня любит, но иногда, в некоторых ситуациях, ей не очень-то приятно вспоминать, что у нее есть пятнадцатилетний сын.

— Это мой сын, Сэм, — сказала она. Но, похоже, она с большей охотой представила бы меня как своего брата. Или даже отца. — Сэм, это Олли.

— Олли, — выговорил я и засмеялся.

Он посмотрел на меня с удивлением, а мама выглядела так, будто описалась, так что я попытался объяснить.

— Олли... — еще раз произнес я так, чтобы они врубились — но они не врубились. — Ну ты же знаешь, — повернулся я к маме.

— Нет, — ответила она.

— Есть такой скейтинговый трюк.

(Потому что существует такой скейтинговый трюк под названием «олли».)

— Это смешно? В самом деле?

— Да, — ответил я. Но я больше не был в этом уверен. Я решил, что все еще не в своей тарелке после разговора с Алисией и потому не в ударе.

— Его имя Оливер, — произнесла мама. — По крайней мере, я так думаю.

Она посмотрела на него, и он кивнул.

— Да, но...

— Уменьшительное имя — Олли.

— Да, я знаю, но...

— А если бы его звали Том?

— Это не смешно.

— Не смешно? Ну, знаешь... Том! «Первый том, второй том». Ха-ха-ха! — деланно рассмеялась мама. — Или Марк. Марка-помарка...

Никогда не ходите с мамой в гости.

— Первый том, второй том, — повторила она.

И тут к нам подошла Алисия, и я посмотрел на маму, будто говоря ей: «Скажешь еще раз «первый том, второй том» — и Олли услышит кое-что, чего ты не хочешь, чтобы он знал». Думаю, она поняла.

— Ты не уходишь, а? — спросила Алисия.

— Не-а.

Она взяла меня за руку и отвела обратно на диван.

— Садись. Ты правильно сделал, что сбежал. Сама не знаю, почему я так себя вела.

— Да, так вела...

— Ну и почему?

— Потому что тебе позволяют так себя вести.

— Можем начать сначала?

— Если хочешь, — ответил я. Я не был уверен, что она в самом деле хочет.

— Ладно, — сказала она. — Я люблю хип-хоп, но не сильно. «Бисти Бойз», Кенни Уэст. Немного хип-хопа, немного рок-энд-блюза. Джастин Тимберлейк. Знаешь «R.E.M.»? Мой папа очень их любит, и я тоже от них торчу. И еще я играю на пианино, так что иногда слушаю классику. Вот. Видишь, рассказала и осталась жива.

Я рассмеялся. Вот теперь то, что надо. В этот момент она перестала обращаться со мной как с врагом. И поскольку внезапно я оказался другом, все, что я делал, чтобы изменить положение, оказалось ненужным.

Лучше быть другом, чем врагом, — это уж конечно. Вечер был впереди, и если я друг, то это означало, что у меня есть еще о чем поговорить. Я не собирался торчать здесь, как мама, слушая льющиеся потоком дурацкие шуточки Олли, а значит, я должен был провести этот вечер с Алисией. Поэтому, короче говоря, я был рад, что мы подружились. А если говорить не так коротко, то не так уж был и рад. Я не к тому, что Алисия была плохим товарищем. Она была фантастическим товарищем, если на то пошло. Она была забавной, и я мало встречал таких людей, как она. Но в этот момент я не хотел быть ее другом, если понимаете, что я собираюсь сказать, потому что боялся, что если она будет вести себя со мной по-дружески, то у меня не останется шанса ни на что другое. Я знаю, что это неправильно. Мама всегда говорила мне, что дружба приходит сразу же, прежде чем что-то другое. Но мне показалось, когда я впервые вошел в комнату, что она смотрит на меня, как на того, кто может стать ее парнем, и что потому она и была такой колючей и резкой. Так что же она вдруг сбросила все свои колючки? Потому что ведь некоторым девчонкам это нравится. Иногда ты знаешь, что у тебя есть шанс с этой девчонкой, потому что она хочет с тобой побороться. Это все потому так, что весь мир стоит вверх тормашками. Если бы мир был нормальным, то все было бы наоборот: если девчонка с тобой мила — это и есть хороший знак. Но в нашем мире это не так.