Следы - [8]
На самом деле этим я помогаю главным образом самой себе», – добавляет она после минутной паузы и склоняется над тестом для пирогов.
Поздним вечером, уже после ужина, облатки, гимнов и всей этой дикой суеты с поиском подарков под елкой, Каэтан сидел на ковре в окружении группки детей и творил из цветной обертки, оставшейся от подарков, куклу с крыльями и плавниками. Когда зазвонил телефон, он тут же поднялся и торопливо двинулся на кухню. А Марта в этот момент вышла на балкон и закурила сигарету.
Ольга, дочь Каэтана и Марты, живет со своим молодым человеком в Мельбурне. Она изучает психологию и физику одновременно. Одиннадцать лет назад у нее диагностировали прогрессирующий сколиоз с деформацией грудной клетки, в результате которого ее сердце и легкие словно сдавлены обручем и сдавливаются все сильнее. Теоретически ее уже не должно было бы быть в живых. Вот именно поэтому они никогда не уезжают далеко от своей «глуши» и всегда имеют при себе телефоны. У Каэтана телефонов на всякий случай три. Они никогда не встречали Рождество без Ольги – но в этом году дочь заявила, что «с нее хватит их навязчивой опеки». Она буквально выгнала их в Европу, подальше от себя, потому что иначе, как она заявила, «в ожидании ее смерти они все спятят, не исключая кота».
«Я хочу встретить сочельник без вас. Я хочу хотя бы раз в жизни свой собственный польский сочельник. Я хочу в конце концов сама испечь пироги. Мои пироги. Не ваши».
Так она им сказала в аэропорту…
Любовь слепа
С южной стороны съезд ведет к пограничному пункту, представляющему собой небольшую деревянную будку с дымящейся трубой на крыше, стоящую посреди широкой равнины. С левой стороны от нее – по крайней мере так утверждают таможенники – находится Швейцария, а с правой – Австрия. Хотя выцветшие флаги, небрежно всунутые во флагштоки, говорят об обратном. Так здесь было «до Европы», так есть сейчас. Это самая длинная трасса во всем регионе и одна из самых крутых.
Чтобы добраться до начала спуска, нужно минут двадцать провести на качающемся сиденье канатной дороги.
Девушка молчала. Несмотря на сильный ветер и пронизывающий холод, она стянула с головы вязаную шапку, сняла варежки, вытянула руку вперед и нервно ощупывала воздух перед собой. Так делает тот, кто передвигается в темноте на ощупь и опасается невидимого препятствия.
Мужчина, сидящий рядом с ней, что-то все время шептал ей на ухо, гладил по волосам, развязывал и снова завязывал ей шарфик, протирал стекла солнцезащитных очков. Потом он вынул из рюкзака плед и укрыл им ноги и живот девушки, взял ее за руку и начал покрывать поцелуями. Перед прибытием в пункт назначения он надел на девушку шапку, торопливо натянул ей на руки варежки и, обняв ее за талию, помог слезть с сиденья.
Как только лыжи девушки коснулись обледеневшего снега, он тоже соскочил вниз, обнял ее, прижал к себе, ее лыжи оказались между его лыжами. Они замерли на мгновение. Потом мужчина встал перед девушкой и завел руки назад, подавая ей необычно длинные палки, с обеих сторон оканчивающиеся каучуковыми ручками. Она взялась за них – и они начали спуск.
Это было странное и завораживающее зрелище – как они ехали вниз по крутому склону. То ускорялись, то замедлялись, то останавливались. Нераздельно, гармонично, одновременно.
Я ехал за ними. С засунутым за пазуху пледом, который они забыли взять.
У подножия горы девушка сняла лыжи. Мужчина подал ей руку и осторожно повел через толпу. В какой-то момент он вынул из рюкзака складную белую трость и всунул в руку девушки. Люди перед ними расступались, глядя на девушку с недоверием.
Она родилась на Украине. Еще советской. Из роддома сразу попала в детский дом во Львове. Медсестра вписала в ее свидетельство о рождении имя своей сестры: Любовь. Ни отца, ни матери девочка никогда не видела. Она не чувствует к ним ненависти или обиды – вероятно, у них были веские причины, чтобы ее не хотеть. Она помнит цвета – почти все, хотя в детском доме главным образом преобладали выцветшие оттенки грязно-белого и грязно-серого. Но вокруг ветхого, не видевшего ремонта со времен войны здания детского дома был сад – и поэтому она хорошо помнит зеленый, голубой, фиолетовый. Она точно помнит, что чувствовала, когда смотрела на траву, на небо и на цветы лаванды. Да, она помнит, каким был мир до тьмы. Ей не нужно придумывать себе это – так что ей в жизни выпало огромное счастье: она перестала видеть тогда, когда уже столько всего прекрасного смогла увидеть.
Где-то в семилетнем возрасте она вдруг начала падать в обмороки. Вот так – ни с того ни с сего вдруг раз – и на пол. Два года воспитатели детского дома не обращали на ее состояние никакого внимания. И только когда в какой-то партийной газете написали о том, что творится в этом детском доме, делом заинтересовался губернатор региона. Такой великодушный, заботящийся о гражданах, жаждущий благодарности и одобрения.
Оказалось, что у девочки опухоль головного мозга. Операцию оплатил благотворительный фонд из Берлина. Ей удалили опухоль – и тогда она перестала видеть. Благотворительный фонд добился, что она смогла остаться в Германии. Она не знает, какого цвета были стены в немецком приюте, но помнит, что там никогда не воняло ни мочой, ни чесноком.
