Следы ведут в пески Аравии - [48]

Случилось так, что наступило время паломничества — месяц раджаб по мусульманскому календарю, — когда Нибур направился в эти священные места.

По дороге из Румахийи в Мешхед-Али Нибур увидел, как на кладбище… выкапывают покойников.

— Зачем вы их выкапываете? — спросил он могильщика.

— Живыми были — не успели халифу поклониться; умирая, завещали отвезти их тела в Мешхед-Али. Шиитов только там и хоронят. А за этих родственники платить будут. Кто побогаче, получит место поближе к мечети, кто победнее — поближе к стенам города, а у кого вовсе денег мало, того за город снесем. За последние годы уже две тысячи покойников перевезли. Такова была их воля, да простит им мученик Али, благословенна память о нем!

— Откуда же их столько набрали? — удивился Нибур. — Со всей округи?

— Зачем с окрути. Со всей Персии и из Индии даже. Некоторые год уже в земле пролежали, и все равно их сюда несут.

«Ах, какое выгодное дело для местных властей, — подумал Нибур. — И, главное, как просто!»

Мешхед-Али расположен высоко, и уже издалека Нибур разглядел купол мечети, возведенной над могилой последнего «праведного» халифа. Светило яркое солнце, и золотой купол слепил глаза. Приблизившись к мечети, Нибур увидел, что у нее и крыша позолочена, а на куполе вместо традиционного мусульманского полумесяца — рука Али. Во двор ведут трое ворот — Баб-Мешхед, Баб-Нахр и Баб-Шам, но стена между воротами настолько разрушена, что сквозь нее можно беспрепятственно проходить в двадцати местах. «Зачем тут ворота?» — удивился Нибур. Тем не менее его торжественно провели в ворота. По бокам мечети — два минарета. А возле мечети — базарная площадь. Прилегающие к площади дома принадлежат служителям мечети и местной знати.

Город быстро заполнялся паломниками, говорили, что их прибывает сюда до пяти тысяч. И странное дело, Нибур не слышал привычного слова «Аллах», не слышал молений к Аллаху, упований на Аллаха. Вокруг звучало только имя Али: «Али милостивый, милосердный», «Да будет благословенна память о тебе, Али», «О великий мученик Али!».

Нибур был уверен, что здесь обитают только шииты. Оказалось, суннитов в городе почти такое же количество. И более того, если повсюду в мусульманских странах между шиитами и суннитами существует открытая вражда, то как раз здесь они уживаются довольно мирно. Правда, какой-то суннит все-таки успел тихонько сообщить Нибуру, что мечеть построена на пустом месте и что Али похоронен неизвестно где, так как его запрятали очень далеко, подальше от врагов. Но Нибур заметил, что Мешхед-Али построен на месте неплодородном и малопригодном для жилья. Воды нет ни в городе, ни в ближайших окрестностях, так что ее приходится сюда везти на ослах издалека. И деревьев нет, голо и бесприютно. Вокруг города тоже нет никакой растительности, сплошной известняк, и дома сложены из известняка. Нет, наверно, и в самом деле верблюд с телом Али упал на колени именно здесь. Иначе нашли бы другое место. Мешхед-Али чем-то напомнил Нибуру Суэц и Джидду.

За мечетью в Мешхед-Али следит множество глаз. Ее официальными хранителями считаются местный губернатор и паша Багдада. Но они — сунниты, и служители мечети и все жители находятся в постоянном страхе: не подменили бы их ценностей, не растащили бы, не украли. Нибуру сказали, что мечеть отделана внутри с такой роскошью, что ему, немусульманину, к ней и близко подходить нельзя, религиозные фанатики его за это либо растерзают, либо заставят принять ислам. «Нет, так дорого платить за свое любопытство я не стану», — подумал Нибур и послал в мечеть своего проводника, с тем чтобы тот подробно ему рассказал о том, что увидит. Нибур наблюдал издалека за тем, как проводник, войдя в мечеть, вдруг застыл на пороге и как окружающие начали бить его по голове. Но он не бросился бежать, а смиренно преклонил колени и на коленях вполз внутрь мечети. Когда он вернулся, Нибур спросил:

— Ну, рассмотрел что-нибудь? И почему тебя били?

— Рассмотрел, — отвечал тот. — Потолок тоже позолоченный, весь блестит, переливается. На полу — светильники, много светильников, больших, и все из чистого золота или серебряные и украшены драгоценными камнями. А на стенах — изречения из Корана, тоже золотыми буквами.

— Били-то за что?

— А за то, что не молился. Увидел я эту красоту и о халифе позабыл. Разве будешь думать о ком-нибудь, когда кругом такие драгоценности — не сосчитать!

«Наверно, прав был пророк Мухаммед, призывая к аскетизму в убранстве религиозных мест, — подумал Нибур. — Этот бедняга здесь позабыл о боге, в молельне его селения такой роскоши нет. А разве помнят о боге католики, любуясь в своих храмах великолепной живописью и скульптурой?» Нибур был протестантом и в своей религии ценил прежде всего чудотворную силу слова.

«Неужели здесь никто не понимает, что хоть этот Али и зять пророка, хоть и халиф, но все равно ведь человек, простой смертный? Зачем же тратить столько денег на то, чтобы посетить его могилу, зачем украшать ее несметными богатствами, зачем, наконец, платить огромные деньги за то, чтобы быть здесь поблизости похороненным?» — записал Нибур в дневнике, покидая Мешхед-Али.