Следы ведут в пески Аравии - [100]

В то время как одни до самозабвения усердствуют — падают, ползут, бегут, целуют камни, другие не считают за грех подороже продать, подешевле купить, а то и вовсе украсть. Близость священных мест их не смущает. Как вы помните, дорогой читатель, паломнику, облачившемуся в ихрам, запрещено убить даже насекомое. Тем не менее в Мекке нередки и убийства, и похищения людей. Да, этот мир поистине безумен перед лицом Аллаха!..

Пищу паломники готовят прямо на улицах Мекки, прокормиться тысячам людей в маленьком городе — дело не простое. И местные жители умело пользуются этим, обогащаясь на нуждах паломников. Однажды Зеетцен попробовал жареную саранчу, и ему так поправилось, что отныне он, преодолев предубеждение европейца, стал охотно питаться ею.

В редеющей толпе паломников заметнее стали выделяться бедуины, хлынувшие из пустыни на базар в Мекку. У некоторых из пих черные накидки и пунцовые вуали с прорезями для глаз.

Все процедуры, связанные с хаджем, длятся иногда до трех месяцев. Не успеет покинуть Мекку один караван, как уже прибывает новый, с очередной партией паломников, и город опять закипает страстями.

По следам Нибура

23 марта 1810 года Зеетцен вернулся в Джидду. Немного отдохнув, он начал подумывать о путешествии в Хадрамаут — область на крайнем юге Аравийского полуострова. Как раз в это время туда отправлялся большой караван ваххабитов, охраняемый сотней всадников. Узнав, что Зеетцен намерен присоединиться к этому каравану, Абдаллах сказал ему холодно:

— Ваххабиты нам ненавистны. Получишь их помощь, потеряешь наше уважение. Пойдешь с ними — паши не простят.

Пришлось Зеетцену отказаться от своей затеи и избрать путь морем. 8 апреля он прибыл в Ходейду. Здесь он нанял погонщика с верблюдом и проводника. Вместе с ним отправился и шейх Хамза. Своим необыкновенным религиозным рвением он очень замедлял движение, так как останавливался и молился не только в положенное время, но и по любому поводу.

— А почему бы вам тоже не вести путевые записки? — спросил его как-то Зеетцен. — Я слышал, что так поступают все ученые люди.

Шейху это предложение польстило, и с таким же усердием, с каким молился, он принялся записывать все, что попадалось на пути. Зеетцен просматривал записи шейха, черпал из них новые сведения, сверял со своими, хвалил его за образованность и наблюдательность. К сожалению, вскоре Хамза покинул Зеетцена.

С небольшими отклонениями Зеетцен повторял маршрут Нибура: Ходейда — Бейт-эль-Факих — Забид — Дамар — Кусма — Таиз. Уже сравнительно недалеко от Саны, в тех местах, где умер Форскол, Зеетцен попал под сильный дождь и занемог. Начался бред. В минуты просветления он с горечью думал о своей самонадеянности. Он был уверен, что предусмотрел все. Но, оказывается, природа сильнее. Никогда он не боялся болезней. Был готов перенести любые невзгоды. Впрочем, надежды он не терял и сейчас. С улыбкой вспоминал прежние приступы страха. Как славно он справился с ними! Да и вообще он молодец. Даже ваххабиты не помешали ему посетить могилу пророка. Самое трудное позади. Недомогание — это пустяки… Он старался передвигаться сам, лишь через горные реки и крутые переправы спутники переносили его на руках. И все же в селении Дуран пришлось пробыть почти месяц, чтобы окрепнуть.

Когда 2 июня 1810 года Зеетцен прибыл в Сану, он был совершенно здоров. Здесь его заподозрили в колдовстве и обвинили в том, что он во время своих непонятных странствий по земле имама ловит животных, убивает их и делает из трупов настой, которым отравляет источники. На допросе свое путешествие он объяснил стремлением к познанию, а коллекции — интересом врачевателя. Он чувствовал свою неприкосновенность в роли хаджи Мусы аль-Хакима и держался независимо. Это подействовало на обвинителей, и его отпустили с миром.

И снова он шагает по землям, описанным Нибуром. Пытается что-то уточнить, что-то добавить, найти и увидеть то, чего Нибур не нашел и не увидел. Множится количество записей, пополняются коллекции йеменских птиц, животных, насекомых, растений, горных пород. Теперь ему уже не обойтись даже двумя верблюдами.

В древности в Южной Аравии существовало химьяритское царство. Прочитав об этом у греческих историков, Зеетцен кружит здесь в поисках его следов. Он попадает в бывшую столицу царства город Зафар, что близ Ярима, и обнаруживает несколько камней с непонятной письменностью. Такие же надписи встречаются ему в Манкасе на камнях, составляющих стену мечети. Эти письменные свидетельства существования южноаравийской цивилизации он тщательно копирует, и именно они положили начало современной сабеистике.

Через Лахдж он добирается до Адена, а затем берегом моря приходит в Моху.

Стоял уже ноябрь. Жары не было. Город показался ему уютным, приветливым. Вокруг зеленели горы, сплошь покрытые рощами кофейных деревьев, море манило своей синей гладью. он снял удобный дом. Не Каир, конечно, но все равно прекрасное место, где можно наконец спокойно просмотреть все записи, разобрать коллекции, заняться почтой, подготовить отчеты и научные статьи для фон Хаммера и фон Линденау.

Дело пошло весело. Написаны и посланы статьи самого различного содержания: о флоре и фауне Аравии, об аравийских лошадях, об обнаруженных в Манкасе древних надписях, выдержки из дневников. Отправлено несколько писем. В письмах к фон Цаху — снова сомнения, наблюдения, планы. Впрочем, Зеетцен уверен, что, приняв мусульманство, он поступил правильно. 17 ноября 1810 года он писал в Германию: "Если я буду жив и здоров, то, окончив путешествие по Аравии, с величайшим рвением поспешу к конечной цели моих путешествий — в Африку, причем, полагаю, маска мусульманина сослужит мне столь же полезную службу, как и в Аравии".