Следы у моря - [11]

Один раз мама пришла, говорит, мы на время расстанемся, Алик, я в санаторий еду лечиться в сосновом бору, там воздух подходящий. Будешь приезжать ко мне. А книжку дочитай сам, иначе не узнаешь, что с Робинзоном будет.

Я давно могу читать, но не люблю. Как же я без нее...

А долго ты не будешь?

Наверное, лето, а осенью вернусь. Думаешь, мне хочется? Но кажется пора.

Да уж, бабка говорит, позавчера пора. Война у нас затянулась, лучше бы я тогда умерла.

Ну что ты мам, говорит мама, я скоро вернусь, а ты - бабушку слушай.

Он слушает, да не слушается.

Фанни Львовна, мы пошли, папа уже у двери, поцелуйте дочь.

Нет, только в щечку, мама говорит, вдруг палочка перескочит.

Это микроб называется - палочка Коха, ее немец нашел под микроскопом.

Палочка немецкая?

Нет, папа говорит, общая, у нее нации нет. Только люди могли нации выдумать. Мы этот микроб победим, не сомневайся.

Мама уехала, три месяца прошло, теперь мокрый август, холодный ветер, а она не едет. Тебя к ней не пустят, папа говорит, подожди. Сам-то он ездит...

Зима быстро началась, утром проснулся, в форточку сыплется противный снег, бабка оставила открытую. После обеда на улице темно, и так до следующего утра. Зима медленная смерть, бабка говорит, холод с темнотой, жизнь против нас. Мама бы ей сказала, ну, что ты, мам... но некому сказать, и папа на работе. Батареи еле теплые, пол как лед, под столом неуютно стало, и утром приходится быстро одеваться.

Вечером папа приходит поздно, я уже сплю.

Недавно я пошел за хлебом, еще было светло, бабка говорит, купи черного, у нас сало, маме отвезем и сами поедим, оно соленое, ты не ел такое. Одни ребра у тебя, сало не помешает. Она дала мне корочку пожевать, я быстро съел. Ну и зубы, она говорит, береги их, я свои потеряла. Но у нее другие есть. Утром просыпаюсь, бабка храпит, рядом тумбочка, на ней в стакане две челюсти с белыми зубами в марганцовке розовой. Ни за что нельзя свои зубы терять, она говорит. Сало помогает, ты тощий, глисты, что ли... Купи черного, с белым сало невкусное.

Я купил целую буханку, взял копейки на сдачу и пошел обратно, всего пять домов и лесопилка. На углу лесопилки меня встречает мальчик, он чуть выше меня, голова большая, сам очень худой. Я его уже видел, он стоял у домика напротив, смотрел, как мы с папой ходили к морю, шли мимо него. А теперь он не дает мне пройти, осталось-то всего лесопилка, потом наш дом. Я говорю, пропусти, он молчит, потом, ни слова не говоря, стукнул. Хотел, наверное, в лицо, попал в плечо. Не больно, но хлеб упал у меня, хорошо, в снег, он чистый. Я не испугался, он несильно стукнул, наверное, не сильней меня.

Ты чего?

А ты зачем тут ходишь?

Он по-русски говорит, но ясно, что эстонец.

Я здесь живу.

Это я здесь живу, мой улица.

Мы вернулись.

Кто этот мужик с тобой гуляет?

Мой папа.

Нужно говорить отец. Ты доктора сын?

Да. Мы теперь здесь живем.

Подыми хлеб, это же хлеб.

Я нагнулся и поднял, хотя боялся, что он меня снова стукнет. Но он не стал, дай кусочек, говорит.

Я удивился, он мог бы сам взять, если меня стукнул, нет, он дай говорит. На меня не смотрит, только на хлеб. Я отломил, хлеб мягкий, он взял без спасиба, пошел через дорогу, где, наверное, его дом. Обернулся, говорит, ладно, ходи, будешь отдавать хлеб за пропуск. Я принес хлеб, бабка удивилась, дождаться не мог, такой голодный? на улице только нищие бродяги едят. Я ей ничего не ответил, все обошлось. Так папа теперь говорит, у него неприятности, - все обойдется, не беспокойтесь, Фанни Львовна. Зато маме лучше, это лекарство чудо, антибиотик, американцы придумали. Бабка ему громко шепчет, я же говорила! никому ничего! Страшно подумать, откуда лекарство, а он трезвонит на каждом углу, где ваша голова, Семен Григорьич.

Она его так зовет, когда недовольна.

Лекарство для больной, ничего такого, я на войне даже немцев лечил.

Лучше б не лечил, хоть бы все подохли.

Это неправильно, Фанни Львовна, хоть я понимаю. Зиночке начали колоть, и тут же результат, скоро дома будет. Старый друг из Германии прислал, тоже врач.

Значит, фашистов лечил, сам фашист.

Его в армию взяли как меня, что было делать, он лечил, а не стрелял.

Он лечил тех, кто стрелял, не забывай, Сема. За дочь спасибо, но лучше молчал бы, может, не узнал бы никто.

А что я такого сказал... Но кто же это постарался, кто...

Кто, кто... те, кому надо. А, теперь что говорить, уже наболтал.

Она ушла на кухню, а папа говорит, теперь мама скоро вернется, лекарство что надо.

Почему у нас нет?

Когда-нибудь будет.

Поехали к маме

Наконец мы все поехали к ней. На электричке минут десять, папа говорил, но до этого долго ехать на трамвае, до последней остановки, сначала большие дома, потом скучная длинная улица с деревянными домиками.

Я спросил у папы, это не город уже?

Старый район, скоро маленький вокзальчик, теперь здесь электричка. Мы когда-то отсюда ездили на дачу, до войны. Море, большие камни, мы купались. У меня машина была, но мы любили на поезде кататься.

Куда же машина делась?

Он засмеялся, не знаю, оставил перед домом, а вернулись, даже дома нет, и мы поехали к Беру, помнишь?