Следы - [53]

В ту ночь в доме находились три женщины: пожилая леди за шестьдесят — моя тётя, Олимпия Квилтер, — Ирен Квилтер и я. Ещё была моя маленькая племянница, дочь Ричарда Квилтера, двенадцатилетнее дитя. Думаете, Ричард позволил бы кому-либо из нас запугивать его пистолетом дольше, чем ему бы потребовалось, чтобы забрать его у нас из рук?

В ту ночь в доме находился мой отец. Вы его знаете. Кроме того, он выступал сегодня в качестве свидетеля. Ему восемьдесят лет. Как вы думаете, побоялся бы Ричард его обезоружить? Побоялся бы обезоружить этого восьмидесятилетнего ребёнка? Или, быть может, Ричард испугался бы нашего кузена, Кристофера Квилтера?

Мне не нравится это говорить, но я скажу, потому что должна. Мой брат любил нашего кузена Кристофера, но относился к нему с презрением. Он думал, и возможно, был прав, что Кристофер — тряпка. Несмотря на свою болезнь, Ричард продолжал выполнять свою ежедневную работу в прежнем режиме, а Кристофера это выматывало буквально за несколько часов. Какой толк в Восточном университете, в этой учебе за рубежом, если Кристофер еле держит в руках пистолет? Он никогда не был спортсменом. Мальчишкой никогда не охотился.

Сомневаюсь, что за жизнь он стрелял из пистолета и полдюжины раз. И конечно же, Ричард прекрасно это знал.

Думаете, что Кристофер, человек физически гораздо более хрупкий, чем мой брат, мог запугивать его хоть пять минут? А заставить его бояться и молчать целый час? Думаете, что Дик Квилтер, столкнувшись со всеми этими людьми не стал бы предпринимать никаких попыток себя защитить?

Топсон перебил тётушку Грасию и спросил, не упускает ли она тот факт, что, возможно, Ричард Квилтер как раз пытался обороняться, когда в него выстрелили?

— Напомню вам, — сказала тетушка Грасия, — что верёвка находилась в том положении, в котором мы ее обнаружили, не менее часа. Ничто, кроме осознания того, что подобная попытка моментально приведёт к гибели, не заставило бы моего брата ничего не предпринимать в течение целого часа. По вашему предположению возможно, что, в конце концов, отчаявшись, он все же предпринял попытку защититься. Результат вам известен.

Есть ещё одна деталь, которой стоит коснуться: зажженная лампа у Ричарда в комнате в ту ночь. В тот вечер я, как обычно, наполнила лампу и поставила ее к нему на прикроватную тумбочку. В полночь она уже слабо горела — весь керосин был выжжен. Позднее я вновь наполнила эту лампу, чтобы посмотреть, сколько по времени она обычно горит. Выгорела она только через два часа. У моего брата никогда не было привычки читать в постели. К тому же, у его кровати не было обнаружено никаких книг или журналов. Почему же тогда лампа ночью горела?

Положим, что когда Ричард ложился спать, убийца уже прятался в его комнате — возможно, в платяном шкафу, — и после того, как мой брат наконец улёгся, но перед тем, как потушил свет, человек вышел из своего убежища, держа перед собой пистолет…

— Не думаете, мисс Квилтер, что два с половиной часа — слишком большой промежуток времени для убийцы, чтобы проводить его в комнате вашего брата?

— Да, думаю да.

— И так же слишком долго для человека вроде вашего брата позволять «запугивать» себя, не предпринимая никаких попыток обезоружить преступника, позвать на помощь?

— Думаю, это именно то, о чем я пытаюсь вам сказать, мистер Топсон. Однако осмелюсь предположить, что вы просто немного опередили меня, ведь это как раз еще один момент, который я собиралась осветить.

Мы не знаем, что происходило в комнате Дика той ночью. Все мы, я в этом уверена, хорошо знаем своих близких. Мы думаем, что в биографии моего брата нет ни одной скрытой главы, ни одной темной страницы и ни одного тайного абзаца. Но мы не можем ничего утверждать. Допустим, что какой-то негодяй шантажировал Ричарда. Положим, что Ричард всеми правдами и неправдами пытался скрыть от нас информацию о том, что, по той или иной причине, убийца был прямо в нашем доме.

Об этих возможностях нам сейчас ничего не известно. Надеюсь, что когда-нибудь у нас получится хоть что-то узнать. Известно только одно: ни один из членов семьи не мог вызвать в Ричарде никакого сомнения или беспокойства. Он мог и обязательно обезоружил бы любого из нас в одну секунду, после выгнав, опозоренного, из комнаты.

Тело моего брата сейчас находится в соседней комнате. Я хочу попросить присяжных на него взглянуть. Чтобы увидеть рост мужчины и ширину его плеч. Хочу попросить их разглядеть все, что можно увидеть в этом мертвом лице: силу, целеустремленность, отвагу. А затем я попрошу их вернуться и еще раз взглянуть на всех нас. И они, будучи справедливыми, мудрыми людьми, поймут, что я говорю правду.

II

Впечатляет, не правда ли? Боже, Джуди, это было сногсшибательно. Возможно именно благодаря тетушке Грасии — хотя семья и считает позором ее мистицизм, — Ирен, Крис, а возможно и они оба не предстанут перед большим жюри. И, прости мне мое ядовитое замечание, дело было даже не в том, что она сказала, а в том, как она это сказала. Такая надменная и такая прекрасная, а этот чистый бесстрашный голос — она производила впечатление, что ни одно человеческое сомнение не может ее ранить; что любое сомнение в ее словах выставит сомневающегося дураком или чудовищем. Ну, никто же не смотрит на белую луну посреди черного ночного неба и не говорит: «Я ей не верю». И все же луна — это не большая светящаяся тарелка.