Следы - [51]

Он объяснил, что, конечно, и не думал, что кто-то из нас собирается лгать, но такого рода дела должны вестись тонко и дипломатично. Ни у кого из нас, продолжал дедушка, нет никаких причин бояться правды. Он попросил нас никогда не забывать, что правда — это единственная вещь, которую нельзя победить. Он прочитал нам своеобразную проповедь о том, что правда порождает правду, так же, как и кабачок рождает кабачок или ложь порождает ложь. Дедушка, как тебе известно, никогда никому ничего не навязывает и ни к чему не призывает. Но в то утро он довольно близко подошел к обеим границам, я никогда не слышал его таким.

Когда тетушка Грасия завела разговор об осторожности, из моей головы не выходила его последняя фраза (Люси называла бы ее афоризмом): «Нельзя договориться с правдой». Мне казалось, что она исковеркала большую часть дедушкиных слов; но мне было проще сомневаться в своем собственном понимании, чем в сознательности тетушки Грасии или целостности ее ума. Однако прошло совсем немного времени, и она дала мне возможность сделать выбор. Тогда я спросил ее, действительно ли она не согласна с тем, что сегодня утром в гостиной сказал нам дедушка.

Она ответила, что дедушка очень-очень стар и катастрофически слаб от пережитого шока, горя и ужаса надвигающегося позора. Она сказала, что в целом то, что говорил нам дедушка о правде, звучало здраво; но во многих обстоятельствах правда становится очень нежной, и передавать ее другим надо очень аккуратно, а не размахивать ею как дубинкой. Она сказала, что правда может породить правду, но только лишь в том случае, если посеять ее в правильной почве. Если ее просто разбросать под семью ветрами, то она может не дать плодов — так же, как и кабачки, посеянные среди полыни, не могут плодоносить, — и ровно так же из нее может вырасти во все что угодно: разрушение, позор. Идеализм дедушки, как отметила тетушка Грасия, как и большинство других прекрасных вещей не всегда имеет практическое применение в чрезвычайной ситуации.

Джуди, я даже обернулся в своем седле, чтобы посмотреть, действительно ли в повозке сидела наша тетушка Грасия, человек непоколебимых моральных устоев.

Она неправильно поняла мой взгляд, потому что сказала:

— Именно, Нил. Сегодня нам придется вооружиться правдой, но нужно быть с ней очень осторожным и осмотрительным. К примеру, милый, мне не стоит перед всеми озвучивать тот факт, что я получаю моральное удовлетворение от осознания того, что Дик ушел из жизни полностью готовым. И до тех пор, пока они не зададут прямой вопрос, думаю, что мне в своих показаниях стоит воздержаться от какого-либо упоминания о крещении Дика. Так же я не вижу смысла всем рассказывать о том, что совсем недавно Дик с Кристофером обменялись комнатами.

— Тетушка Грасия, — спросил я, — вы думаете, что кто-то из нас собирался убить Криса, но по ошибке вошел в папину комнату?

Она ушла от ответа, сказав, что сейчас нам важнее строить планы на будущее, чем копаться в прошлом.

Я сказал, что полностью с ней согласен. Но сдается мне, мы говорили о разных вещах. Это было раннее предрассветное утро, Джуди. Снег растаял. Воздух был свеж. Небо будто сошло с полотна Хиросигэ, и наши старые коричневые холмы спокойно лежали на его фоне. Это было не осознание смерти, это было осознание жизни — живого мира; даже наши холмы дремали — меня почему-то это привело в ярость.

Тетушка Грасия прервала мое бешеное негодование.

— Нет, Нил. Нет, — приказала она. — Ты должен звучать как Джаспер из «Тайны Эдвина Друда».

Достаточно просто, не правда ли?

— Тетушка Грасия, — сказал я, — вы никак не можете решить, застрелил я отца из-за того, что он сходил с ума или из-за того, что я собирался убить Криса, но просто перепутал комнаты?

— Почему ты это говоришь?

— Потому что вы говорите, что на сегодняшнем допросе мы не должны упоминать ни крещение, ни обмен комнатами. Потому что знаю, что вы с самого начала меня подозревали. Вас как-то убедит, если я прямо здесь и сейчас поклянусь, что я невинен так же, как и вы?

— Да, — сказала она.

— Тогда клянусь, тетушка Грасия.

В следующий раз она заговорила уже когда мы переходили реку вброд. Она подошла ко мне с восточной тропы к реке.

— Нил, это нерелигиозное сообщество. Следовательно, на их языках крутятся лишь два слова: «религиозный фанатик». Надеюсь, что сегодня они не будут думать об этих словах.

Она сильно напряглась. Ты же знаешь, редко, но иногда с ней такое бывает. Она сказала, что она не трусиха. Сказала, что рада была бы заявить, что она убила отца, а затем присоединиться к нему и к матери, и ко всем остальным на пути к вершинам блаженства. Но она так же добавила, что эта ложная исповедь лишь угнетет позор и горе, окутавшие семью. Если бы только она не была Квилтером, заявила тетушка Грасия, она бы с удовольствием пожертвовала собственной жизнью и честью ради Квилтеров.

Мне, конечно, очень хотелось попросить ее не быть такой дурой. Но я промолчал. Лишь пробормотал какую-то банальность вроде бесполезности подобной жертвы — что это оставит настоящего преступника на свободе и так далее.

— Я знаю, — ответила она, — но какое наслаждение! Изящное, живое наслаждение от подобной жертвы. О, да от любой жертвы. Не странно ли, Нил, что никто никогда не жалеет Исаака?