Следы неизвестного - [29]
— Вот скотина! Ведь достаточно одной искры… — И участковый устремился вперед, обгоняя капитана. Побежал и Михаил.
У квартиры Бахметьевых участковый остановился, нажал кнопку звонка — тот затрещал резко и пронзительно.
Удары по металлу на секунду прекратились, потом раздались еще громче.
— Эй, открывай! Милиция! — потребовал подоспевший Горчаков.
— Бесполезно, товарищ капитан! Он, когда пьяный, ничего не соображает. Надо ломать, — сказал участковый.
— Дай-ка, — взял у него ломик капитан. Он осторожно подсунул ломик под дверь, потом медленно приподнял свой конец.
Крррак! Дверь открылась. В нос шибануло кислым запахом газа.
— Не лезь! — Горчаков рванул за плечо сунувшегося было вперед Михаила и шагнул в квартиру…
Больше Михаил ничего не видел. Когда он очнулся, в глазах еще стояла желтая вспышка. Ноги болтались где-то внизу — в пустоте. В спину ребром упиралась какая-то железка. Веки слиплись. Приторно пахло паленым волосом…
Цепляясь за перила, Михаил выбрался на площадку, с которой его едва не сбросило, и осторожно протер глаза.
Он увидел, что участковый Проничев помогает подняться капитану. Тот был без фуражки, и на лице у него словно белая маска была надета — так выглядела обгоревшая кожа. Волос спереди не было, часть головы покрывала корка…
— Скорую, скорую!.. — истерично закричала женщина в толпе, когда меньше всех, пострадавший участковый помог капитану спуститься вниз. Горчаков все пытался что-то сказать. Наконец с трудом разлепил губы:
— Поднимись в квартиру, посмотри, как он там…
…Медсестра в приемном покое с ужасом смотрела, как обожженный капитан моет голову в большом тазу. Сам попросил:
— Давайте, девчата, пока под горячую руку — грязь смою. Потом ведь не дамся.
Когда санитарка унесла на вытянутых руках таз воды пополам с известкой, сестра начала обрабатывать обожженную голову, лицо и руки необычного больного розовой от марганцовки жидкостью. И тут Горчаков первый раз по-детски засопел:
— Больно-то как!
Сестра, уже успокоившись, профессионально улыбнулась:
— Потерпите, миленький, сейчас легче будет…
Михаил, ожидая своей очереди, разглядывал себя в зеркало.
Кроме глубокой царапины, ничего страшного, кажется, не было. Отсутствовали только брови и ресницы. «Как птенчик», — подумал Шилов…
РАССКАЗЫ О СЛЕДОВАТЕЛЯХ
СЕМЬДЕСЯТ ДВА ЧАСА
Обстановку Сашка Никитин, окончивший университет годом раньше, обрисовал коротко, но исчерпывающе:
— Вакансии есть… Но женщин-следователей Белов не признает. Мужчинам прощает два промаха. Женщин после первого стирает в порошок. Так что и не ходи к нему.
— Скажите: женщин не признает! Ну, а ты порекомендуй меня. Знаешь же по факультету, ведь неплохо училась… С третьего курса собиралась стать только следователем и только в милиции. Не хочу ни в адвокатуру, ни в прокуратуру…
В кабинет вошел моложавый, с симпатичной сединой в черных волосах человек. Кивнув на его «здравствуйте», Валентина пересела к Сашкиному столу.
— А ты сам больно много умел, когда пришел сюда? Женщин не признает! На стройплощадке признавали, наравне с мужчинами работала. И здесь справлюсь. Тоже мне, женоненавистники. Шеф у вас, наверно, старый холостяк?
Сашка хотел что-то сказать, но не успел.
— Фамилия? — раздалось сзади.
Валентина обернулась. Тот самый, с сединой в волосах, смотрел на нее насмешливо.
— Литовцева.
— Зайдите ко мне. — И вышел.
— Кто это?
— Шеф, — Сашка покачал головой. — Сейчас он превратит тебя даже не в порошок — в пыль. Потом ссыплет в конверт и отправит спецпочтой в университет…
«Ничего себе знакомство… — Валентина открыла дверь с табличкой «Начальник следственного отделения» и наткнулась на уже знакомый ядовитый взгляд. — Ну ладно, посмотрим».
— Хочу пройти у вас преддипломную практику, а потом остаться здесь работать.
— Только-то?
Прочитал направление, еще раз скептически оглядел ее. Потом снял трубку:
— Римма Владимировна, зайдите, пожалуйста.
Вошла женщина лет сорока, в очках.
— Вот вам… стажер. На четыре месяца. — И уже Литовцевой: — Все вопросы — к следователю Губаревой.
Ясно. Не суйся, значит. Забот, мол, и без тебя хватает…
За два месяца студенческие представления о первых практических шагах молодого следователя развеялись, как дым. Не было еще следователя Литовцевой — была, скорее, курьер при Губаревой. Приводила в порядок бумаги, перепечатывала их, разносила повестки. Урвав свободную минуту, брала следственное дело и нахватывалась беспорядочных сведений — о допросах, о сроках производства, о порядке ведения очной ставки… Единственное, что делала системно, — аккуратно подшивала в свою папку копии постановлений, выносимых Губаревой, штудировала в них каждую строчку, вникала в смысл каждой запятой. Руководитель практики поручениями не докучала. Но на вопросы отвечала охотно, обстоятельно, демонстрируя безупречную логику.
К концу третьего месяца Губарева сказала:
— Не раздумала оставаться? Тогда докажи, что можешь расследовать самостоятельно. Возьми дело.
Несложным было это первое дельце: пьяный жилец набезобразничал в лифте, обругал лифтершу, а теперь каялся, пускал слезу и умолял ничего не сообщать на работу. Написала постановление об отказе в возбуждении уголовного дела и о передаче материала в товарищеский суд. Отпечатала. Показала Губаревой. Та с сомнением покачала головой, но сказать ничего не успела: начинался допрос. Валентина, уверенная, что в бумаге все как нельзя лучше, пошла к начальнику.
