Следы на траве - [5]

Ворочался, конечно, долго — нервы расходились. Но постепенно меня сморило. Просыпаюсь часа в четыре утра. Не сразу понял, отчего. За окном светает. И лапки по мне бегают, щекочут. И шорох кругом. Точно бумагу ворошат, все громче и громче. Я поначалу решил, что ветер в саду.

Смотрю — муравьев на полу видимо-невидимо. Не так, как во время ужина, а сплошь. Под бильярдным столом будто рыжая шкура. И снизу по лестнице валят новые. Потоком.

С меня остатки сна как холодной водой смыло. Скоренько обулся, стою — не знаю, что дальше делать. К лестнице даже шагнуть боязно.

…Они меня ощупали и оставили. Я вижу — вливаются под запертую дверь. Кажется, внизу голосила Зоя, Боб меня звал… Не помню наверное. Потому что закричала о н а. И не дай бог мне еще когда-нибудь в жизни услышать такой крик… Я рванулся было, хотел сломать замок. Не тут-то было! Муравьиная река глубиной по щиколотку. И сразу ноги как огнем обожгло — вцепились…

Хорошо все-таки иметь спортивную выучку! Другой бы там остался… бр-р! А я с места сиганул в окно, со второго этажа — в центр клумбы. Поднялся и вижу: рядом проволочная сетка. А за ней… Темновато еще, но разобрать можно. Полянка, сосны. И под ними э т о. Я его принял за стог сена. Потом присмотрелся — что за черт? Купол весь кипит, трава возле него шевелится… Когда понял — дал рывок к воротам.

…Яд, он позже начал действовать. Уже около шоссе. Возле ворот я столкнулся с Лапшиным. Он сам хромал, но волоком тащил Зою. Где был тогда Павел, не имею понятия… Боб ее прижимал к себе правой, а левой держал горящую простыню. Хлопал по земле, по кустам. Сообразил, молодец.

…Водители нас долго не подбирали — все трое в крови, в копоти. Когда у меня ноги отнялись и я упал — тоже объезжали. Думали, пьяный.

…Да, спасибо, мне уже намного легче. Хожу по саду, только еще на жену опираюсь. Но когда ночью за окном палаты громко шелестят листья — извините, не могу спать…

(Из показаний Г. Л. Манохина, кандидата биологических наук, заведующего отделом энтомологии…го музея природоведения, свидетеля и эксперта по делу Ломейко П. Г.)

«…Мне трудно сказать, что именно и в какой момент натолкнуло Павла на гипотезу сверхорганизма. Однажды он принес мне книжку Николая Амосова «Моделирование мышления и психики» и показал несколько строк — уже как подтверждение собственной идеи. Автор, рассуждая о том, что каждая новая ступень организации живой материи сложнее предыдущей, роняет такую пренебрежительную оговорку: «Пожалуй, муравейники и ульи лишь условно можно считать более усложненными по сравнению с отдельными особями, поскольку по разнообразию они никак не превосходят какое-нибудь высшее млекопитающее». Представляете, какое это было откровение для нашего Ломейко? Во-первых, он узнал, что еще кто-то, кроме него, говорит о муравейнике как о единой, целостной реагирующей системе. Во-вторых, вопреки нелестному эпитету «не превосходят», фраза Амосова обозначает, что муравьиная семья, взятая как н е к т о, «умнее» крокодила, орла и даже кенгуру.

Ломейко был убежден, что индивидуальная психика муравья слишком примитивна, чтобы осуществлять благоустройство муравьиного мира. И его нетрудно понять. Территория, подвластная семье того же рыжего лесного «формика руфа», с которым работал Павел, — это целая «техническая цивилизация». Пространство очерчено дорогами, под землей прорыта сеть тоннелей. По законам наилучшего взаимодействия расположены склады и летние навесы, «фермы» тлей, грибные сады, плантации полезных растений, сторожевые посты. А сам купол, с его гениальной архитектурой, водонепроницаемостью, великолепным регулированием климата? Относительно размеров муравья это — соружение, превосходящее любой наш «Эмпайр билдинг». Так к т о же хранит в памяти план муравьиной страны? К т о направляет строительство, руководит трудом рабочих армий, действующих столь дальновидно и слаженно? Инженеров или администраторов среди муравьев нет, это известно безусловно. Да и неспособен к отвлеченному мышлению крошечный комочек нервного вещества — надглоточный ганглий, заменяющий муравью мозг…

А руководство между тем есть. И еще какое активное, действенное! Ведь муравей всю свою жизнь, самую долгую среди насекомых, занимается делами, абсолютно для него бесполезными. Добывает пищу, которую тут же отдает другим; сражается с врагами, не угрожающими лично ему; строит громады, общий план которых ему неведом… Это в полном смысле слова живое орудие семьи. К тому же — прирожденный смертник, камикадзе. Любой муравьиный вид готов в случае необходимости засыпать телами ров, мешающий движению; массой трупов погасить огонь…

Конечно, никто не упрекнет в «глупости» и отдельного муравья. Пожалуй, это самое интеллектуальное из насекомых. В большом муравейнике есть десятки «специальностей», для которых требуется изрядная смекалка. Строители, ремонтники, няньки, санитары, наблюдатели, разведчики, охотники, солдаты, фуражиры, сборщики тлиной пади… Среди них есть очень опытные и умелые. Но перенесите самого «грамотного» фуражира на метр в сторону от привычной тропы — и он заблудится… То же и с другими «профессионалами». Муравья легко сбить с толку. У него зачастую сложная, но очень жесткая программа действий. Зато муравьиная семья склонна к творчеству, к волевым актам. Например, она эффективно регулирует свою численность, выбрасывая отводки, то есть выселяя определенное количество муравьев, которые основывают дочерние муравейники. Это звучит фантастично, — и все же семьи «думают» о процветании всей популяции. А то и вида в целом. Материнский муравейник с отводками образует колонию. Он продолжает управлять жизнью дочерних гнезд. Между родственными семьями идет постоянный обмен личинками, куколками, рабочими муравьями, чтобы ни одно из гнезд не ослабело и не разрослось чрезмерно… Колонии, в свою очередь, объединяются в федерации. Регулирование «населения» и кормовых зон подчас происходит в масштабах леса. Известна федерация одного из американских видов: полторы тысячи гнезд, каждое около четырех метров в обхвате…