Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни - [105]

У немцев есть слово, которое очень точно описывает это чувство: unheimlich (буквально «не по-домашнему»). По мнению Николаса Ройла, unheimlich (это часто переводится как «жутко») означает «причудливое сочетание знакомого и незнакомого». Мы чувствуем себя комфортно, сталкиваясь с чем-то хорошо знакомым, и мы чувствуем себя некомфортно, сталкиваясь с чем-то совершенно незнакомым (мы воспринимаем это как экзотику), но когда эти свойства начинаются сочетаться в одном месте или объекте, мы начинаем испытывать дискомфорт или, как пишет Ройл, «мы ощущаем себя инородным телом».

* * *

На следующее утро мы направились по овечьим тропам покорять перевал, высота которого составляла около десяти тысяч футов. Перед выходом Асселуф наняла погонщика мулов, чтобы тот вез наши рюкзаки. Когда мы приблизились к вершине перевала, я сразу понял, что в этом холодном потустороннем месте надолго лучше не задерживаться. Все вокруг было окутано густым туманом, поднимавшимся из долины. Растения были покрыты инеем: высокая трава превратилась в ледяные белые перья; кустарники напоминали коралловые рифы. Погонщик мула подул в ладони, чтобы их согреть, и в этот момент я заметил на его кудрявых волосах маленькие льдинки. В какой-то момент он испугался и начал снимать с мула наши рюкзаки, чтобы вернуться домой. Асселуф удалось уговорить его остаться, только пообещав удвоить вознаграждение.

На другой стороне хребта, с подветренной стороны, Хамму выбил острым камнем из земли несколько сухих корней и разжег костер. Асселуф приготовила жареную баранью кофту с оливками и свежим лавашом. Это был, без сомнения, самый вкусный обед, который я когда-либо ел в походе. После этого мы начали спускаться вниз по левой стороне каменистого ущелья. В какой-то момент Хамму решил срезать путь, и мы оказались на невероятно сыпучем склоне, который категорически не понравился ни Асселуф, ни хозяину мула. Хамму же спускался по нему быстро и ловко, как горный козел. Первым добравшись до подножия перевала, он остановился и уткнулся в свой телефон.

Как оказалось, Хамму был одержим своим мобильным телефоном, как подросток; он мог пройти несколько миль, ни разу не оторвавшись от него. Я спросил Асселуф, что он там постоянно делает. Она ответила, что, скорее всего, переписывается с одной из своих многочисленных возлюбленных; мне показалось, что любовницы у него были во всех ближайших деревнях (и все это не считая официальной жены). Он постоянно находил предлоги для того, чтобы изменить маршрут и зайти на пару минут (однажды он задержался на несколько часов) в гости к очередной пассии. Пока он развлекался, нам с Асселуф приходилось ждать его на улице. Потом Асселуф бранила Хамму за то, что он отнимает у нас время и изменяет жене, а он только хмурился в ответ и продолжал тыкаться телефон.

Хамму сильно коробило то, что им командует женщина. Всякий раз, когда кто-нибудь из его друзей спрашивал по телефону, как мы с Асселуф поживаем, он шутил, что Асселуф плачет. Однажды он повернулся к ней и спросил: «Почему бы тебе не пойти домой и не начать растить детей, как нормальная женщина?». Асселуф только отмахнулась от его провокаций. Она слышала в свой адрес вещи и похуже.

Выбрав профессию, Асселуф сразу столкнулась с настоящим испытанием. Когда ей было двадцать с небольшим лет, она сказала матери, что хочет записаться на курсы горных гидов, однако мать категорически запретила ей это делать. Асселуф продолжила настаивать на своем и за это получила от матери пощечину. Асселуф не отступила и все равно пошла учиться. Сейчас ей было тридцать девять лет. Она жила в том же доме, где выросла вместе со своими семью братьями и сестрами. В конце концов все они съехали, оставив ее одну заботиться о своей больной матери. На момент нашего знакомства она была одной из двух работающих в Марокко женщин-гидов, и ее знала вся страна.

В берберских горах ее сложно было не заметить. Одевалась Асселуф не как все: она носила серые штаны для йоги, длинный свитер из шерсти мериноса и черный дождевик. В деревнях всеобщее внимание всегда было приковано к ней, а не ко мне. Дети толпой шли за ней, шепотом обсуждая, откуда она могла приехать – из Франции или из Америки? Когда Асселуф оборачивалась и говорила, что она тоже берберка, дети начинали недоверчиво смеяться.

Мы были очень странными попутчиками; хотя мы шли одной дорогой, у нас были разные цели. Хамму хотел как можно быстрее привести нас в Тарудант, получить деньги и вернуться домой. Асселуф пыталась познакомить меня с местной культурой и природными красотами, а также предотвратить любые потенциальные проблемы. Я в первую очередь должен был наметить маршрут последнего участка Международной Аппалачской тропы. Асселуф несколько раз пыталась объяснить Хамму, что я делаю в Марокко, но сделать это было непросто. «Он здесь прокладывает хайкерскую тропу, которая однажды протянется от Северной Америки до Европы и Марокко», – говорила она ему по-берберски. Я не понимал слов, но по реакции Хамму было ясно, что эта затея кажется ему довольно несуразной.

В какой-то момент меня тоже начали мучать сомнения. Если не считать Хамму и Асселуф, мое общение с марокканцами сводилось в лучшем случае к мимолетной улыбке и приветствию. Я понял, что хайкинг не способен объединить представителей слишком разных культур. Чтобы по-настоящему понять этих людей, сюда надо переехать как минимум на год (лучше на десять), пустить корни и выучить язык. Хайкинг – это постоянное движение, непрерывное скольжение по ландшафтам. Какую кросс-культурную коммуникацию он может обеспечить?