Следующий! Откровения терапевта о больных и не очень пациентах - [16]

Недостаток опыта обеспечил мне бутылку хорошего виски, а если бы пациентка добралась до опросника, то наверняка назвала меня лучшим врачом на свете.

Большинство врачей осознают, хорошие они специалисты или плохие. В пятницу под вечер – выжатый, словно лимон, – я выкладываюсь не на полную. Я изо всех сил стараюсь действовать профессионально, но мне оказывается сложнее противостоять неуместным просьбам о госпитализации, о больничном или об антибиотиках. Считается, что терапевты должны быть «хранителями ворот НСЗ», но порой кажется, что гораздо проще оставить эти ворота приоткрытыми, вместо того чтобы усердно защищать больницы от ипохондриков. Пациенты, которые приходят ко мне пятничным вечером, остаются мною довольны, так как часто получают желаемое, но при этом я далеко не всегда хорошо выполняю свои обязанности. Угождать пациентам и быть хорошим врачом – вовсе не одно и то же.

Когда я только занялся общей практикой, мне сказали, что быть плохим терапевтом легко, а вот хорошим – трудно. Хороший врач не станет выписывать антибиотики от простуды и назначать МРТ каждому пациенту с головной болью. А еще хороший врач должен уметь доходчиво объяснить пациенту, почему отказывается выполнить его просьбу. Но, как бы сильно мы ни старались, порой пациенты уходят недовольными, и вечером врач отправляется домой, отчетливо чувствуя, что его недолюбливают. Сложно найти золотую середину, когда одновременно пытаешься укладываться в график и при этом уделять каждому пациенту необходимое внимание, стремишься предоставлять пациентам возможность выбора и при этом не уступать их неуместным требованиям, стараешься направлять в больницу не слишком много людей и при этом обеспечивать помощью специалиста каждого больного, который действительно в ней нуждается. Я по-прежнему не до конца уверен, каким должен быть хороший врач, но знаю, что ответить на этот вопрос гораздо сложнее, чем получить несколько улыбающихся рожиц в придуманном правительством опроснике для пациентов.

Это все мои дети, доктор

– Это всё мои дети, доктор. Маленькие засранцы. Я с ними больше не справляюсь. С этим надо что-то делать. Коннора, моего младшего, на днях привела домой полиция.

– А сколько Коннору?

– Три года.

Я напряг мозги, пытаясь понять, что такого мог натворить трехлетний ребенок, чтобы у него появились проблемы с полицией.

– Они застукали его, когда он засовывал мусор в соседские почтовые ящики.

– А он был один на улице? – поинтересовался я недоверчиво.

– Нет, что вы, доктор, вместе с ним были Брэдли и Кайли, но они-то и велели ему так сделать.

Пролистав карточку пациентки, я обнаруживаю, что старшим детям – Брэдли и Кайли – шесть и семь лет соответственно.

Их мать Керри вообще-то очень приятная особа. Типичная представительница бедного квартала. Ей всего двадцать пять, но у нее уже трое детей от трех разных мужчин, каждого из которых и след простыл. Ей приходится непросто, и поддержать ее практически некому. Она искренне желает своим детям самого лучшего и всего-навсего просит о помощи.

К несчастью для нее, все мои знания о детском поведении почерпнуты из нескольких серий «Суперняни», которые я случайно посмотрел по телевизору. Строгостью я не отличаюсь, и если учесть, что мой кот сел мне на шею, то станет ясно: в вопросах дисциплины я не лучший советчик.

– Думаю, у него этот… СДВГ. Ну знаете, когда дети ведут себя паршиво, но все из-за того, что у них в мозге какие-то неправильные химические реакции и все такое.

Я встречал немало родителей, у чьих детей диагностировали синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Я не отрицаю существование СДВГ, но полагаю, что в последние годы этот диагноз ставят гораздо чаще, чем нужно. Главные симптомы – плохая концентрация внимания и невнимательность: ребенок постоянно отвлекается и не слушает, что ему говорят. Пожалуй, я мог бы убедить себя, что у Коннора есть эти симптомы, но не уверен, что они связаны с химическими процессами у него в мозгу. Наверное, некоторые дети более предрасположены к развитию СДВГ, чем другие, но в большинстве случаев виной всему скорее родительское воспитание, а не нарушение работы мозга.

Я не собираюсь направлять детей Керри к детскому психиатру. Очередь слишком длинная, к тому же я не хочу, чтобы на детей навесили ярлык психически больных. Я слышал, что одна социальная работница проводит для местных родителей индивидуальные и групповые занятия по вопросам воспитания детей. Как раз то, что Керри нужно.

Родителям нравится диагноз СДВГ, потому что он оправдывает плохое поведение детей. Те носятся по моему кабинету, копаются в контейнере для утилизации игл и используют офтальмоскоп вместо молотка. Мама с папой даже не пытаются их остановить, а вместо этого говорят: «Простите, док. Это всё СДВГ. Мы ничего не можем с этим поделать… химические реакции в мозге и все такое».

Две недели спустя Керри приходит ко мне на прием, чтобы рассказать, как все прошло.

– Мне очень понравилась наша соцработница. Она сказала, что я не должна называть детей маленькими засранцами и что они на самом деле хорошие, только с проблемами в поведении.