Следующая пандемия. Инсайдерский рассказ о борьбе с самой страшной угрозой человечеству - [84]

Поскольку за борьбу с эпидемией отвечали силовые ведомства, возникали ситуации, когда карантин объявляли во всех соседних домохозяйствах, а нередко и во всей деревне и вводили комендантский час. Потом местные власти сузили ограничения и стали закрывать «определенные группы домов» и иногда отдельных людей. Однако столь непродуманный подход уже создал предпосылки для взаимного недоверия между обществом и борцами с эпидемией, которое привело к тому, что многие крестьяне прятали больных и умерших.

Подготовка к реагированию на вспышку считалась первой фазой. Вторая фаза – и тут на сцену выходит ваш покорный слуга – должна была свести к нулю число новых случаев.

На одном из брифингов я услышал, что медицинские работники по-прежнему продолжают заражаться. Это было неудивительно, ведь люди допускали массу ошибок: сняв очки, терли глаза, курили в биоизолированных помещениях, брали в красную зону мобильные телефоны, чтобы отвечать на звонки. Некоторые из заразившихся медиков ухаживали за людьми в деревнях, поэтому их инфицирование, возможно, не следовало учитывать в статистике медицинских учреждений. С другой стороны, если списать эти случаи на заражение в сообществе, можно скрыть недостатки инфекционного контроля в лечебных центрах.

Тем временем во Фритауне объединить данные и попытаться их осмыслить мне помогала доктор Дельфина Курвуазье, еще один консультант ВОЗ из Женевы. Она рассказала мне, что информация поступает разными путями: из 13 лабораторий, из системы отслеживания вирусных геморрагических лихорадок и из системы отчетности районов. Привести все эти источники к общему знаменателю было непросто. В итоге все сводилось к заключению лаборатории. Однако информационные системы были не только устаревшими, но еще и неточными: попадались образцы без людей, люди без образцов, были разночтения в написании фамилий.

Эти потоки информации должны были стекаться в министерство и образовывать единую систему. Однако общей картины не получалось: система не была предназначена для объединения такого большого объема записей. У всех были собственные алгоритмы проверки данных, а значит, и разные числа для подозрительных и вероятных случаев. Дублирующие записи удаляли не всегда, случались задержки в две-три недели во вводе тех данных, которые все-таки удавалось получить.

Я как эпидемиолог сразу заинтересовался происхождением и движением информации. Приехав в округ, я понял, что обо всех смертях и подозрительных случаях полагалось сообщать в окружной центр экстренного реагирования. Изо рта умершего следовало взять мазок и отправить образец на анализ на наличие нуклеиновых кислот. Затем независимая надзорная команда должна была собрать историю болезни и заполнить отчет о случае. За посещение больных людей отвечала надзорная команда, сотрудники которой заполняли другой бланк и вызывали скорую помощь, если человек подходил под определение подозрительного или вероятного случая. Скорая помощь забирала человека в отделение для больных Эболой для проведения клинической оценки и передавала образец крови в лабораторию. Если лаборатория подтверждала случай, команда расследования эпидемий проводила более подробное собеседование и заполняла еще один бланк. В течение следующих трех недель ежедневно приходила команда отслеживания контактов – они тоже заполняли различные бланки, и расхождений в написании одних и тех же имен становилось еще больше.

Сложнее всего было добиться указания единого номера случая на всех образцах. Некоторое время спустя Центры по контролю и профилактике заболеваний предоставят надзорные листы с тремя штрихкодами. Если у пациента брали три образца, их обозначали этими кодами. Но если врачи хотели проверить дополнительные образцы, то, поскольку пациент еще не был выписан, они просто брали новый бланк и ставили штрихкоды с него. Таким образом, каждый человек теоретически мог получить множество идентификационных номеров. Образцы биоматериала часто попадали в лабораторию с задержкой, особенно если был задействован человек, ответственный за сбор мазков у умерших. Один образец провалялся так целых восемь дней. Когда его все-таки доставили в лабораторию, тест показал положительный результат.

Эпидемиологические команды просматривали лабораторные таблицы, чтобы проверить, какие случаи считать подтвержденными на основе положительных результатов анализов. Но иногда представители министерства заявляли: «Результат лабораторного исследования положительный, но случай не подтвержден». Возможно, они знали, что это дубликат уже известного подтвержденного случая, но чаще они просто стремились ограничить число больных и «контролировать» рост заболеваемости.

Когда Дельфина обновила базу данных, чтобы связать эпидемиологию с положительными лабораторными результатами, у нее тут же обнаружилось 500 лишних случаев. Для эпидемиолога и специалиста по статистике вроде меня такие расхождения были очень тревожным знаком. Но о самых больших искажениях мне еще предстояло узнать. Когда я отправился в округа, где эти данные собирали, я увидел, что местные эпидемиологи вообще не пользуются системой, которую с таким трудом пытаются привести в порядок во Фритауне.