Следующая остановка - расстрел - [154]

Перед тем как расстаться, представители обеих сторон договорились через две недели встретиться еще раз.

Таким образом, вечером 15 августа или утром следующего дня КГБ, наконец, стало известно, что я жив и здоров и нахожусь в данный момент в Англии. Ярость, охватившая кое-кого из высшего руководства этой организации, не знала границ, и ответ на наше компромиссное по характеру своему предложение, который мы получили лишь на десятый день, был составлен в исключительно резкой форме. Английский офицер, который отправился на вторую встречу в Париже, вернулся в мрачном настроении. Советская сторона обрушилась на нас со злобной тирадой, чуть ли не сплошь состоявшей из бранных слов. Согласно КГБ, мы поступили глубоко опрометчиво, предлагая подобную сделку, и, кроме того, это же возмутительно — давать только две недели для выработки какого бы то ни было соглашения. Что касается последнего замечания, то в основе его лежала советская действительность: как все мы хорошо знали, при советской системе подобные дела и впрямь не могли решаться в столь короткий срок. Но как бы то ни было, важно другое — то, что на наше предложение ответили категорическим отказом.

Позиция КГБ повергла Стивна в негодование.

— Мы должны дать этим грубиянам самый что ни на есть резкий отпор! — заявил он, кипя от ярости. — Теперь-то уж, Олег, нам и в самом деле следует вышвырнуть вон всех этих чертовых шпионов!

Англичане так и решили поступить. Составив список подлежавших высылке лиц, они намеревались сделать соответствующее заявление в начале сентября. Однако Центр, чувствуя, что вот-вот наступит возмездие, сделал ловкий ход, позволявший отсрочить возможную кару.

29 августа ответственный сотрудник английского отдела Министерства иностранных дел СССР позвонил в посольство Англии в Москве и сказал:

— Господин Горбачев желает видеть Посла Великобритании и может вызвать его в любое время. Будьте готовы.

В результате последующие несколько дней — с 4-го по 7 сентября — посол сэр Брайен Картледж провел в ожидании встречи с Горбачевым. Но никакого дальнейшего развития событий так и не последовало.

Англичане отложили свою акцию на 12 сентября. В тот день было официально объявлено, что я предпочел своей стране Запад. О том, что я бежал из Москвы, не было сказано ни слова: все выглядело так, будто я просто решил перейти на другую сторону и посему остался в Англии.

Одновременно двадцать пять сотрудников советского посольства были объявлены персонами нон грата.

В 1971 году, когда из Англии было выдворено сто пять советских граждан, Москва прореагировала на это относительно слабо: из нашей страны выслали всего лишь шестнадцать или семнадцать сотрудников английского посольства, в том числе и несколько совсем уж малозначительных личностей. Неадекватный характер принятых нашей стороной ответных мер должен был продемонстрировать стремление советского руководства сохранять хорошие отношения с Англией. На этот раз все выглядело совсем иначе. Обретя статус сверхдержавы, Советский Союз стал вести себя вызывающе, к тому же и Горбачев не желал обнаружить слабость. Необходимо учитывать также и особенную приверженность этого человека к КГБ. Именно Горбачев санкционировал такую жесткую и бескомпромиссную позицию по отношению к Англии.

Москва, действуя в строгом соответствии с принципом «око за око», официальных лиц также выслала двадцать пять человек. Поскольку численность советских сотрудников в Англии значительно превышала численность английских в Советском Союзе, то пропорции этой акции для Англии оказались чрезмерными и не отвечающими принятому в таких случаях реальному паритету.

Между тем английской службой безопасности заранее был подготовлен дополнительный список из шести человек, подлежавших высылке из страны в случае, если советская сторона проигнорирует принцип реального паритета.

Поскольку советское руководство и впрямь проявило полное отсутствие гибкости, англичане осуществили свое намерение. И снова Москва выслала такое же количество английских граждан. Потеря тридцати одного человека, даже если двенадцать из них занимались бизнесом, нанесла ощутимый урон английской колонии в Москве и значительно осложнила работу посольства.

Но на этом противостояние Советского Союза и Англии не кончилось. Позже, уже зимой, КГБ подсунул журналисту Виктору Льюису сфабрикованную им историю моего побега. Будто англичане незаметно доставили меня в машине с дипломатическим номером в английское посольство, где в то время шел прием, и затем, воспользовавшись обычной после подобных мероприятий суетой, вывезли меня тайком из Москвы и переправили за рубеж.

Мне было горько сознавать, что взаимоотношения между КГБ и Англией достигли уже критической точки. Данное обстоятельство, помимо всего прочего, значительно ослабляло мои шансы воссоединиться с семьей, поскольку при таких обстоятельствах едва ли Лейле могли разрешить выехать с детьми за границу. Жизнь потеряла для меня былую привлекательность. Я начал грезить наяву о приезде Лейлы и детей, живо представляя себе, как они проходят через таможню в Хитроу. Когда же наступало отрезвление, я понимал, что все это — фантазии, и единственной моей панацеей в данный момент мог бы стать лишь напряженный труд, не оставлявший времени для грустных размышлений.