Следующая остановка – Лондон. Реальные истории из жизни русских эмигрантов последней волны - [4]
– Что они еще хотят от нас, не знаешь? Я не планировала задерживаться здесь так долго. Меня шофер ждет, папа собирался после обеда на встречу и будет сердиться, что я занимаю шофера.
Я тупо смотрю в угол. Наверное, когда у твоего папы личный шофер, получить визу в Великобританию намного проще. Меня вызывают по второму разу. Видимо, уже позвонили всем, кому полагается. Сопоставили показания. Новый шквал вопросов:
– Что вы собираетесь делать в Лондоне? Когда вы прилетаете? Где остановитесь? Кто будет встречать вас в аэропорту? Знакомы ли вы с вашей квартирной хозяйкой? Что вы о ней думаете? Рассчитываете ли вы прожить у нее все три месяца? Есть ли у вас друзья в Великобритании? А среди англичан? Вы жили в Великобритании полгода, почему у вас там нет друзей?!
Со мной прощаются, велят подойти в четыре часа. Состояние аффекта. Полный ступор, ничего не соображаю. Два часа брожу по Екатеринбургу и мысленно распаковываю чемоданы, возвращаюсь на работу, возвращаю деньги на поездку. Четыре с половиной тысячи сгорели. Я заплатила четыре с половиной тысячи за удовольствие присутствовать на собственном допросе. У меня за спиной полсотни университетских экзаменов, в том числе вступительных и выпускных. В жизни не испытывала подобного стресса. В четыре часа начинается торжественная раздача слонов. Вернее, выдача британских виз. Как и предупреждали, визы получили только половина аппликантов. Люди сидят и тупо смотрят в бумажки, пытаются вникнуть в причину отказа. Студентам отказали почти всем. Нет работы, нет семьи, недостаточно денег на счету, неубедительные ответы… Девочка с личным шофером получает визу в пятый раз и чуть ли не бросается мне на шею от счастья. Меня вызывают в третий раз. В третий раз задают одни и те же вопросы:
– Цель вашей поездки? Что вы собираетесь делать в Лондоне? Сколько денег берете с собой? Как собираетесь ими распоряжаться? Почему мы должны верить вам?
Я сухо отвечаю. Мне уже ни до чего нет дела. Скаталась, подучила английский, нечего сказать. Ощущение, что веду журналистское расследование и прошусь на военный завод. Или незаконно перешла границу и попала в полицейский участок. Что за нелепая идея учить английский в Лондоне! Что за странное желание повидать мир! Что за подозрительное, непонятное намерение снова посетить страну, в которой так понравилось! Придут же в голову глупые мысли.
Мне торжественно вручают паспорт с визой и желают хорошо провести время в Лондоне. Я выхожу из консульства выжатая как лимон и на автопилоте добираюсь до вокзала. Странно, но еще утром я понятия не имела, в какой стороне он находится. Да и сейчас, наверное, не найду.
«Русская зима» на Трафальгарской площади
Моя русская подруга вышла замуж за эквадорца и поселилась в его общине. Соответственно, полностью погрузилась в латиноамериканскую культуру: кухня, песни, фильмы, гости, испанский язык. Прожив несколько месяцев в наполовину английском, наполовину латиноамериканском окружении, затосковала по домашним пельменям и застольным песням.
– Идем на русский фестиваль? – спрашивает она меня уже в третий раз. – Давай возьмем Алессандро. Ему будет интересно.
– Бери Алессандро. А я возьму знакомого шведа, договорилась с ним встретиться в эти выходные, совсем забыла про фестиваль. То-то ему будет любопытно!
Мы приходим на площадь, заполненную людьми. На входе нам вручают пластиковый флажок с российской символикой, и мы вливаемся в гудящую толпу, размахивающую такими же флажками и разговаривающую на таком родном языке. Чем-то похоже на ноябрьскую демонстрацию или первомайский парад. Больше на ноябрь. Также омерзительно холодно и сыро. А знаменитая Трафальгарская площадь с Национальной картинной галереей во главе по чьему-то странному замыслу выстроена в противной серой гамме, от которой в вечно дождливом Лондоне в унылый зимний день еще большая тоска берет.
Мы бросаем мимолетный взгляд на сцену, где выступают неизвестные нам, но необыкновенно популярные в России певцы, окидываем взглядом газетные киоски с русской прессой, ларьки с национальной едой, купленной в местных русских магазинах, выстаиваем очередь за «Балтикой» и, прихлебывая холодное пиво на совсем нежарком воздухе, сами задаем себе вопрос: а зачем, собственно, мы сюда пришли? Ну ладно, подруга первый год в Лондоне, у нее ностальгия, муж-эквадорец пришел разделить ее ностальгию и проявить уважение к ее культуре. Швед мой – турист в Лондоне, ему в диковинку. Ну а я-то сама что здесь делаю уже четвертый год? Зачем я пришла? Надежду Бабкину послушать, которую в России никогда не слушала, или Диму Билана, которого не знаю и знать не хочу? Или съесть десяток фабричных пельменей по старой памяти? Или выпить холодного пива на морозе? Прихожу к выводу, что пришла встретить всех своих русских лондонских знакомых в одном месте в одно время. Знакомых у меня много, и на регулярное поддержание связей всегда не хватает времени. А ежегодный фестиваль на Трафальгарке становится уже доброй традицией возобновлять потерянные связи и тусоваться с людьми, с которыми не будешь встречаться специально.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.