Следствие защиты - [57]

Как бы случайно, выбрав подходящий момент, он сказал и Мери Бэс и Дженис:

– Я разошелся со своей женой. Я скучаю по ней. До сих пор пытаюсь понять, что же во мне вышло из строя.

Оба раза одни и те же слова. И при этом с одинаковой отрешенной улыбкой.

Но женщины, казалось, нутром чувствовали его потенциальные возможности, если дело было действительно в этом.

Сплетни в суде – дело обычное, они имеют свойство переноситься со скоростью звука, если не света. Однажды утром, когда Уоррен сидел в офисе Бингема, проставляя даты на свидетельских повестках по делу “Баудро”, Мари Хан, секретарь суда, которая вела протоколы судебных заседаний, толкнула его под локоть.

Мари было чуть больше тридцати, она имела восьмилетнего внебрачного сына, что обычно и расхолаживало большую часть холостых юристов. Высокая и длинноногая, она носила коротко остриженную копну кудрявых каштановых волос, обладала ярко-синими глазами и такой шеей, какие можно встретить разве что на портретах Модильяни. Женатые адвокаты постоянно заигрывали с ней, но Мари отшучивалась ото всех, за исключением Боба Альтшулера. Поговаривали, что когда-то между ними был роман, ставший теперь историей. По слухам, она бросила Боба. Альтшулер, женатый, сорокапятилетний мужчина, страдал до сих пор. Это можно было видеть по его глазам, когда он наблюдал за тем, как взлетают над клавиатурой розовые пальчики Мари.

Мари неизменно сыпала неприличными шутками и хихикала с Дуайтом Бингемом, который всегда объявлял перерыв в заседании, стоило ему заметить, что она устала.

– Перерыв для прекрасной Мари, – обычно объявлял он, и чаще всего Мари, улыбнувшись в сторону судейской скамьи, записывала и это. Но Бингем не сердился.

Мари спросила Уоррена, как у него идут дела, и он ответил, что все прекрасно.

– Уоррен, вряд ли ты поверишь, но я принадлежу к тому самому клубу, который называется “Хьюстонские высокие техасцы”. В понедельник у нас выходной, а в воскресенье там будет большой праздничный вечер в честь Четвертого июля. Одной мне идти не хочется, а никто из этих громадных клоунов меня, ей-Богу, не интересует. Хочешь пойти со мной?

– Звучит заманчиво, – немного подумав, сказал Уоррен. Мари ему нравилась: она была веселой женщиной.

– А какой у тебя точный рост?

– Пять футов одиннадцать дюймов. А у тебя?

– Шесть и один. Ну, может быть, четверть дюйма не достает.

– Да, в клуб ты вступить не можешь. Мужчины там должны быть не ниже шести и двух. Но мне разрешили привести с собой короткого парня.

Мари стиснула руку Уоррена, и из ее роскошной груди вырвался прерывистый вздох.

– Хочешь услышать по-настоящему отвратительную шутку?

– А разве у меня есть выбор?

– Это загадка. Скажи, зачем женщине грудь?

– Понятия не имею.

– Это на случай, если с нею заговорит мужчина.

Мари расхохоталась, словно добродушная ведьма. Уоррен покачался на каблуках, обдумывая шутку. Смех Мари затих.

– Тут больше правды, чем поэзии, верно?

Уоррен подумал, стала бы Чарм смеяться над подобной шуткой или нет.

– Дай мне твой новый номер телефона, – сказала Мари, – я свистну тебе, где и когда.

Его новый номер! В этих словах слышались меланхолия и обещание. Уж не было ли за новым номером и новой жизни?

13

Рик прибыл в коттедж, где располагался офис Уоррена, в шортах и сафари, как из банановой республики. Был субботний день, один из выходных дней длинного праздника Четвертого июля. На этот раз Рик прихватил с собой Бернадетт Лу, которая переболела гриппом и потому отстала от них в своих записях. Сегодня она была в мрачном настроении. Только что она распрощалась с очередным своим дружком.

– И как это я дошла до того, что столько времени теряю со всякими ничтожествами? – вздохнула она.

– Ты постоянно отказываешь мне, – отозвался Рик, – вот твой китайский бог – я уж не говорю об Иегове – и наказал тебя.

В этих словах не было правды: среди знакомых Уоррена Рик был одним из немногих, кто, как и он, хранили верность своей жене. “У меня просто нет времени болтаться”, – говорил он.

Однако Уоррен сомневался и в этом. У Рика имелась своя семья, свои скаковые лошади, свои друзья и своя работа, – и всем этим он чрезвычайно дорожил. Его жена ворчала: “Когда он участвует в судебном процессе, то возвращается домой поздно и даже не слышит, что я ему говорю. Прямо доводит меня этим до бешенства”. Но Уоррен давно заметил: когда Рик и Лиз вместе, они много смеются, ласковы друг с другом и никогда попусту не пикируются. Он им искренне завидовал.

Адвокаты заканчивали опрос свидетелей. Джонни Фей сегодня должна была прибыть к четырем. Уоррен и Рик намеревались продолжить ее подготовку к перекрестному допросу. Бернадетт уселась за стол в нише, где Уоррен установил компьютер и принтер. Дело “Баудро” занимало уже пол-ящика в шкафу и не умещалось в двух портфелях.

– У меня есть один вопрос, прежде чем мы начнем, – сказал Рик. – Я над этим думал… и кое-что меня беспокоит.

– Выкладывай.

Рик развернул упрощенный план первого этажа особняка Клайда Отта на Ривер-Оукс-драйв (его передал Боб Альтшулер). Размеры здания были даны в крупном масштабе. Вы входили в большой итальянский мраморный вестибюль, и прямо перед вами открывалась широкая, выполненная в южном стиле мраморная лестница, ведущая на два верхних этажа. Направо находилась семейная комната, в центре которой стояла огромная аудио-видео система и карточный столик; налево, сквозь арочный вход, вы попадали в просторную гостиную, устланную восточными коврами, где мягкая итальянская белой кожи мебель изысканно сочеталась с темным, красного дерева “чиппендейлем”