Следствие сомбреро - [4]

Его тело заштормило от исполинского вздоха, после чего он сел на диван. Он пытался разобраться. Она была мозаикой из тысячи кусков, и они кувыркались у него в голове, точно в сушилке прачечной.

Какие-то мгновения голова его была одновременно прошлым, настоящим и будущим, и его мысли о японке формы не имели. Потом лейтмотивом горя начали всплывать ее волосы. Он всегда любил ее волосы. Ее волосы были для него какой-то даже манией. Мысли о ее волосах, какие они долгие, и темные, и гипнотичные, складывали кусочки мозаики, пока он не вспомнил, как с ней познакомился.

Два года назад, шел дождь.

В бары она ходила нечасто.

В тот вечер она закончила работу и устала, но две сослуживицы уговорили ее пойти с ними в бар неподалеку, где тусуется молодежь.

Он сидел в этом баре и ужасно тосковал. Он нередко ужасно тосковал и не задумываясь рассказывал другим людям, как ему тоскливо. Таскал эту мину с добродушием креста. Развернувшись на барном табурете, очень пьяный – не чуждое ему состояние, – он увидел, как она сидит за столом с двумя женщинами. Все три в белом. Судя по виду, только что с работы.

Она была прекрасна.

Волосы собраны в узел на макушке, совсем по-японски. Она почти не притронулась к стакану. Слушала, как две другие женщины разговаривают. Одна разговаривала много и с наслаждением пила то, что перед ней стояло.

Азиатка была очень тихая.

Он на нее уставился, и несколько секунд она глядела на него, а затем опять стала слушать, что говорят женщины.

«Может, она меня узнала», – подумал он. Иногда женщины его узнавали – к его же благу. Его книги были очень популярны и продавались на каждом углу.

Он развернулся к бару и заказал еще выпить. Это надо обмозговать. Трезвым он очень стеснялся. Ему необходимо сильно напиться, чтобы клеиться к женщине. Попивая из стакана, он раздумывал, достаточно ли пьян, чтобы подойти к столику, где сидит азиатка, и рискнуть с ней познакомиться. Он обернулся, но она уже на него смотрела. Это его сбило, и он опять отвернулся к бару, а уши его смущенно горели.

Нет, он недостаточно пьян, чтобы к ней клеиться.

Он поманил бармена, и тот подошел.

– Еще? – спросил бармен, глядя на всего лишь полупустой стакан.

– Двойной, – ответил юморист.

Лицо бармена не дрогнуло, поскольку он был очень хороший бармен. Отошел, принес виски. Когда он вернулся, юморист уже допил свой полупустой стакан. Через минуту двойной наполовину исчез. Юморист двумя глотками превратил его в одинарный.

Он чувствовал, как азиатка смотрит на него.

«Она читала мои книги», – подумал он.

Затем осушил стакан.

Виски как будто упало в бездонный колодец без единого звука. Одно присутствие виски стало энергией, что подняла его из-за стойки, провела туда, где сидела женщина, и раскрыла ему рот:

– Привет, можно составить вам компанию?

Дышать

Две другие женщины оборвали разговор и посмотрели на юмориста.

Азиатка смотрела на него очень бережно.

Ни одна азиатка никогда прежде не смотрела на него так бережно. Глаза ее были темны и узки. Поскольку глаза ее были так узки, какую-то секунду он раздумывал, видит ли она столько же, сколько европеец. Мысль исчезла, едва он ее подумал, но за два года их с японкой знакомства возвращалась много раз. Просто временами он думал, всё ли она видит в комнате или где там они были. Может, она видит только семьдесят пять процентов того, что происходит.

Для ребенка такая мысль в самый раз.

У него не было никакого опыта с азиатками, он их только видел в Сан-Франциско. Чайнатаун, Японский квартал и т. д. Ни одна из них на него очень бережно не смотрела. И еще что-то было в ее глазах – он уже видел это в глазах других женщин, когда те смотрели на него.

Он знал, что это.

Он чуточку расслабился.

– Прошу, – сказала она.

И тогда он сел.

По ее глазам он видел, что все сложится. Она задышала чуточку иначе. Она дышала немного быстрее. Он обрадовался, когда ее дыхание ускорилось.

Подошла официантка, и он всем заказал выпить. Затем все за столом познакомились.

Она была японка.

Юмор

Двум другим женщинам он не понравился.

Они его книг не читали. Это многое меняет, когда с ним знакомишься. Он не красавец. Личность симпатичная, только слишком чудная. Он позволял настроениям управлять собой, а настроения были весьма переменчивы. Порой он болтал без умолку, а порою рта не раскрывал. Он всегда болтал без умолку, если напивался. А когда не напивался, он очень стеснялся и официальничал с людьми, и познакомиться с ним было непросто. Одни думали, что он само обаяние, другие – что он полный мудак. Истина помещалась где-то в промежутке – можно сказать, на полпути.

Как юмориста его знали по всей стране, что само по себе смешно, поскольку, едва с ним знакомишься, первым делом замечаешь, что у него нет чувства юмора.

Когда остальные над чем-нибудь смеялись, он обычно терялся. Иногда очень умные люди считали, что это само по себе смешно, и после первого раза смеялись второй, от чего юморист всегда терялся еще больше, а потом ужасно смущался. Он был очень восприимчив, но вот этого в жизни постичь не мог. Ему и в голову не приходило, что люди смеются над ним, потому что у него нет чувства юмора. Он думал, что очень смешной, поскольку у него смешные книги. Не знал, что часто растерян, когда люди вокруг смеются. Рационально он мог отмахнуться от такого явления, решив, что другие смеются над какой-то своей тайной шуточкой.