Следствие не закончено - [57]

— Знаю.

Петр Петрович помолчал, словно пережидая раскатистый гудок подходящего к пристани теплохода.

— И всегда буду благодарен вам с Лизаветой: если бы не вы, туго пришлось бы тогда моим сорванцам. Остаться при живом отце круглыми сиротами…

Петр Петрович не договорил.

После этих прозвучавших признательностью слов на какую-то минуту напрасными показались Кузьме Петровичу его опасения: разве не смог старший брат запросто навестить младшего?

Но эта минута прошла.

— Потому и помочь тебе, Кузьма, хотел.

— Помочь?!

— Да.

Петр Петрович решительно повернулся к брату, пристально поглядел в его лицо. Лицо выражало удивление. И только глаза… Ускользающим показался Петру Петровичу взгляд Кузьмы Петровича.

Может быть, минуту, а может быть, и дольше — по-разному ведь тянется для человека время — братья сидели молча, сосредоточенно, не глядя друг на друга.. На этот раз затянувшуюся паузу нарушил Кузьма Петрович.

— Спасибо, Петр. Но только… я пока что ни в какой помощи не нуждаюсь. Сам кое-кому помогаю. При случае. Мне не веришь — людей спроси!

— И бескорыстно?

— Что бескорыстно?

— Людям-то ты помогаешь?

— Ах, вот оно что!..

Как ни странно, но когда Кузьма Петрович понял, к чему клонится разговор, он почувствовал некоторое облегчение: к такому разговору он давно подготовился.

— Да, я виноват! — произнес он чуть ли не торжественно. — И не хочу оправдываться. Но вина моя не в том…

Кузьма Петрович помолчал, ожидая встречного вопроса. Не дождавшись, снова заговорил, однако уже не столь уверенно:

— Вообще-то не я один в свое время воспользовался возможностью… Ну, ты же сам фронтовик и знаешь, с какими трофеями возвратились оттуда в сорок пятом некоторые офицеры.

— Знаю, — хмуро подтвердил Петр Петрович. — Были «некоторые». К сожалению.

— Теперь-то я понимаю, что мне — молодому тогда члену партии — не следовало заниматься… по сути, стяжательством. Только не зря ведь говорится, что даже невинный младенец не от себя, а к себе все тянет!

Для убедительности Кузьма Петрович подтвердил слова выразительным жестом.

— Правильно. А главное — сравнение кой для кого удобное. Только если каждый взрослый, да еще и руководящий дядя, ссылаясь на пример невинного младенца, начнет…

Петр Петрович повторил жест брата и неожиданно рассмеялся.

А Кузьма Петрович, наоборот, заговорил раздраженно.

— Надоело! И как некоторые люди не могут этого понять? Надоело! Ведь все свои шестьдесят лет, еще до войны, вместе с тобой, я проживал здесь — тогда в селе Нагорном. И после победы ты в чужую область, а я снова сюда, в отцовские края, вернулся. При мне, да и не без моего участия, и город Светоград здесь зародился!

Все более распаляясь, Кузьма Петрович привстал из-за стола.

— Потому и живу, как видишь, не таясь! Не как некоторые… затворники: на людях — блажен муж, а дома, в затишке — вскую шаташася!

— Вижу, — сказал Петр Петрович, но сказал так, что младшему брату стало не по себе. И совсем уж растерялся Кузьма Петрович, услышав неожиданный вопрос: — Кстати, а что за человек Пахомчик?

Действительно — «кстати»!

— А ты откуда его знаешь, прокурора нашего?

— Случайно. Меня с ним один молодой человек познакомил, некто Громов.

— Михаил Громов?!

— Да. И если не ошибаюсь, приятель твоей дочери.

Чего-чего, а такого поворота в разговоре Кузьма Петрович никак не ожидал. Однако сказал:

— Этого и следовало ожидать.

— А именно?

— Представляю, что они тебе… наговорили!

Петр Петрович отозвался не сразу. Отодвинул от себя выпитую рюмку, тоже поднялся из-за стола. Заговорил негромко, словно стесняясь:!

— Вот хорошо дед наш Алексей Васильевич Добродеев — волостной писарь он был и грамотей по своему времени — сказал однажды на сельской сходке. Слова как будто и шутливые, а мне, тогда мальчишке, на всю жизнь запомнились. «Царь царю соврет — то политика. Купец купца обдурит — тоже не грех, а коммерция. А вот если мужик своего брата мужика обманет — это уже чистое жульничество!»

— К чему это ты припомнил? — с бесцельной тщательностью разглаживая скатерть, спросил Кузьма Петрович. Негромко спросил.

— А к тому, что… Не верю я тебе, Кузьма Петрович! И напрасно, по-видимому, сюда приехал.

— Почему? — еще тише, почти шепотом спросил Кузьма Петрович.

— Опоздал!.. И правильно ты сказал: ни в какой помощи ты уже не нуждаешься!

На том и расстались братья.

И ничего, кроме досады и горечи, не принесла эта встреча ни тому, ни другому.

А Петр Петрович еще больше расстроился после совсем уж неожиданного разговора с племянницей, которая догнала его, медленно уходящего от дома брата по бульвару.

— Дядя Петя!

— Ты?!

— Я… простите.

На густо затененной липами аллее было почти темно, и Петр Петрович не увидел, а как-то ощутил предельно возбужденное состояние девушки.

— Что с тобой, Катя?

— Дядя Петя… миленький!..

Катюша медленно приблизилась к Петру Петровичу и вдруг порывисто припала к его широченной груди. Девушка и сама не сумела бы объяснить, почему она с первых же минут встречи почувствовала такое доверчивое влечение к своему дяде — такому большому и спокойно пристальному человеку, которого до сих пор знала только понаслышке.

И как могла она, не столь уж решительная по натуре, после первой и, как Катюша предчувствовала, последней встречи именно ему доверить свои сомнения и горести? Ведь, казалось, чем мог помочь ей Петр Петрович в разладе с отцом и тем более в ее невзгоде девичьей?..