Следопыт Урала - [23]
У входа в одну из них сидел старик и грелся на скупом солнышке. Натруженные руки у него были в язвах. Увидев студентов, старик стал медленно подниматься.
— Сиди, сиди, старик, — сказал Соколов, — хвораешь?
— Занедужил, батюшка, занедужил. В руднике-то студено, мокро, кровь стариковская не греет. Да, почитай, с самого великого поста ни капустки, ни лука не видели. А о молочке и убоине и думать нельзя. Заживо тут народ гниет.
— Сам откуда, дедушка?
— А мы, родимые, окромя беглых, которым деваться некуда, все чердымские мужики, за подушное в отработке.
— Выработки каковы?
— Как кто, сердечный. Как кто. Иной и три копейки в день, а иной и до шести достигает.
— А подушное велико ли?
— Подушное у нас 4 рубля 56 копеек. Вот и сами видите, сколь тягостно в отработке.
— Это одну треть года выходит, не считая пути от деревни на рудник, — вмешался в разговор Василий, до сих пор стоявший молча.
— Так, барин. И уж сколько раз прошение подавали в горную контору, чтоб отпустили нас с отработки.
— Ну и что?
— Выпороли наших мужиков в горной полиции и заказали больше этим делом Горное правление не беспокоить. А вы, часом, не с Горного правления?
— Нет, дедушка. Прощай. Дай бог здоровья тебе.
— Спаси господь на добром слове, а мне уж, видно, дома-то и не бывать. И то сказать, много тут нашего брата у этого проклятого рудника позакопано. Золото, оно людскую кровь любит...
Невеселые уходили студенты от старика. Да, не жилец он в этой мокроте на плесневелом хлебе пополам с корой. А чем поможешь? Ничем.
От Васильевского рудника круто повернули на юг, к Челябе. Уже у самого города свернули на степную дорогу, чтоб не повторять старый путь. На ночевку остановились у озера. Здесь встретили трех казаков, выехавших на лов птицы: чернобородого, припадавшего на одну ногу Афанасия и двух его сыновей.
— Осенью птица в громадные косяки сбивается, — рассказывал Афанасий, — и жирует то на полях, то на озерах. Вот тут мы ее и скрадываем.
Сыновья сняли с телеги сеть, и все направились к озеру. В двадцати саженях от озера, как раз на месте перелета птиц на поля, сети растянули на тонких березовых жердях. В сумерки начался лет. С характерным свистом стая гусей приблизилась к озеру и, снижаясь, наткнулась на сети. Послышалось хлопанье крыльев, гогот, падение грузных тел. Сеть пала и шевелилась, как живая.
Афанасий с сыновьями набросились на нее, свертывая гусям головы. Двадцать два серых откормленных гуся лежали на траве.
— Улов ноне ничего, — довольно гудел Афанасий. — А ну, ребятки, спроворь скорее сеть, авось до ночи еще стаю возьмем.
Сеть была растянута, и через час в ней запуталась стая казарок. Третью стаю накрыли уже на заре.
Утром Паллас и студенты продолжали свой путь, Афанасий возвращался в станицу. Охотники нагрузили птицей целый воз.
— Прощайте, — басил Афанасий. — Спаси бог за компанию. Не обессудьте, примите в подарок, — и он протянул путешественникам шесть гусей.
— Спасибо, — поблагодарил Василий. — А сколько взяли всего?
— Кто его знает? Не считали. Пожалуй, десятков восемь наберется.
— Куда же столько?
— Пожарим, родню оделим, впрок накоптим.
Расстались друзьями. Скоро и Челябинск, а там долгожданный отдых. Но надолго ли? В голове неутомимого Палласа зарождались новые планы.
ПО ДОНОСУ
Любаша, дочь челябинского воеводы Веревкина, увидела Никифора первый раз у себя дома.
Любаша открыла скрипнувшую дверь и, прежде чем войти, заглянула в комнату. Старики-казаки вытянулись перед ней, будто перед самим статским советником. Никифор, стоя сзади всех, улыбнулся. Смешинки запрыгали и в глазах Любаши. Вот так состоялось знакомство.
Любаша жила в уединении. Свояченица отца да и сам воевода ею почти не занимались. Придерживались правила: больше дома будет сидеть — лучше станет. С трудом удавалось девушке отпроситься иной раз с подругами в лес по ягоды или по грибы. Вторая встреча Любаши с Никифором случилась как раз в лесу. Девушка зарделась, хотела спрятаться за куст, но Никифор уже стоял перед нею. Оба запнулись, не зная, с чего начать разговор.
— Здравия желаю! — вытянувшись по форме, но с чекменем в руках, весело поздоровался Никифор.
— Спаси бог! — ответила Любаша. — Это вы к отцу приходили? Да?
— Нас командой пригнали. Всех грамотных казаков. Писаря надо было определить. А я коней люблю, лес вот тоже, степи, горы. Молод шибко, сказали, в писаря-то, а я и рад-радешенек.
Он набросил на себя чекмень и торопливо начал застегивать пуговицы.
— А вы по ягоды? — спросил он девушку.
— По ягоды, да от подруг отбилась.
— Тут малинник рядом, я вам покажу.
— Что вы! А вдруг увидит кто? Я пойду, девушки меня уже аукают.
— Ну, коли так. Постойте-ка, — он бросился к кусту и вытянул из-под него полное ведро спелой малины. — Это я по холодку набрал. Держите-ка лукошко, — и Никифор доверху насыпал в него ягоды.
— Ой, что вы! А себе-то...
— Наберу!
— Спасибочки... До свидания, я всегда по ягоды сюда хожу.
— А я тут коней пасу. Никифор я, сюда на службу прислан, а как вас зовут?
Девушка заспешила к подругам. Но вот на минуту остановилась и крикнула:
— Любашей!..
Когда Любаша узнала Никифора ближе, искреннего, простого, она потянулась к нему.
