Следопыт Урала - [16]

Шрифт
Интервал

— Это колоссаль! Это большое открытие! Кто сии инженеры? Откуда их приглашали?

— Какие инженеры, господин профессор? Кто их приглашал? Наши мастеровые строили да заводские механики. У нас уже давно десятиаршинные домны-то никто не строит. Выгоды нет.

Позднее внимание Палласа привлекла другая техническая новинка. Здесь не было обычных для плотинных заводов деревянных желобов, отводивших воду с плотины в каждую молотовую. Один и тот же водяной поток использовался три раза. Молотовые построены вдоль пруда, одна ниже другой. Вода, спадая с водяного колеса первой молотовой, по желобу отводилась во вторую молотовую, а потом так же в третью. Паллас подобного даже в Германии не встречал.

— Кто есть изобретатель сего остроумного приспособления? — спросил он смотрителя.

— Наши плотинные: Федот да Дмитрий. Речка-то у нас небольно полноводная, особливо в жаркое лето. Вот они и домыслили, как меньший расход воды сделать. Хозяином не обижены. По три рубля из конторы им пожаловали.

— Это очень большое открытие, — волновался профессор. — Надо все зарисовать, описать, — давал он указание Василию Зуеву. — Это очень нужная и полезная вещь для промышленности.

Василий остался снимать чертежи водосливов, а Паллас со смотрителем удалились в контору.

— Где тут, ребята, плотинных Федора да Дмитрия увидеть? — спросил Василий плотников, проходивших мимо.

— Эва, хватились! Да их, почитай, год, как на Алтай угнали. Хозяину завод поставили — вот он их Демидову и перепродал. Деньги, говорят, громадные за них взял.


2

С заданием Палласа Василий справился быстро. Во второй половине дня тронулись дальше. Подставные лошади для кибиток на этот раз были выставлены от Башкирской волости Шайтан-Кудей.

Гайнан, ехавший рядом с кибиткой Василия, на вопрос, почему волость называют так странно, рассказал:

— Шибка давно было. Башкиры в этих местах только появились. У пастуха Сарфы был сын Арпай. Хорош был батыр. Стрелой бил — всегда попадал, за конем бежал — никогда не приставал. Рос сын. Радывался Сарфа. Однако время пришло жену брать. Жену брать — калым большой платить. А откуда его возьмешь? Пошел он к баю Бельбучи. А бай ему говорит: «Паси мои стада десять зим, выкуплю тебе невесту. Еще паси десять зим, скотину дам, сам хозяином станешь». — «Нет, — сказал Арпай, — пока хозяином станешь, тебе, бай, всю силу отдать надо». Был у Арпая один конь, сел он на него и поехал в горы. Жить в лесу стал. Хорошо жить. Рыбу ловит, птиц стреляет, из чистого родника воду пьет, сладкий мед ест. Все хорошо. Но один скучать стал.

Солнце спать пошел. Арпай сидел, скучно думал. Посмотрел — на скале красивый девка сидит. В озеро смотрит, косу плетет. Полюбил девку Арпай. А как ее взять? Она дочь горного духа-шайтана. Не побоялся батыр шайтана, взял его дочь себе на седло и увез в горы.

Полюбила и она его. Стали они хорошо жить. И дети их детей живут теперь в Шайтан-Кидей волости.

Возница-башкир, слушавший легенду Гайнана, повернулся на облучке и что-то горячо стал объяснять ему.

— Что он? — спросил Василий.

— Он говорит, их волость сейчас шибко худо стало. Тебя, начальник, просит не селить деревень на их земле. Совсем негде скот пасти. Скотина пропадай, что делать будешь?

— А какие деревни?

— Русский мужик землю селит, на завод уголь жечь, железо возить. Совсем худой жизнь.

— Так мы же не начальники, Гайнан, объясни ты ему это.

— Что ему скажешь? Лошадь даром тебя возит, значит, начальник.

Разговор прервался.


3

Как-то Василий и Никифор перед сном лежали на траве рядом и глядели в черную синеву звездного неба.

Василий думал о том, как загадочно и недосягаемо небо. А Никифора озаботило другое. Он заговорил тихо:

— Наша казацкая жизнь, Федорыч, особая. Казак — он тебе и не солдат, и не мужик. Он сыстари вольный. Наши отцы и деды сюда сами пришли. А откудова? Знамо всем, от помещиков бежали. На новую линию казаки шибко нужны. Вот и берут.

— Так, выходит, вам, казакам, жить хорошо?

— Выходит, да не совсем. Наперво казаки служат на всем своем. И лошадь, и сбруя, и оружие. Да и сроку службы той нет. Тут покос или еще что, а тебя на службу наряжают. Старшинская сторона откупится, а нас гонят. Ну, а теперь на нашу казацкую вольность наступать начали. Рыбный лов в откупа сдавать стали, а куда казаку без рыбного лова? Выборность стали рушить. Вместо атаманов, полковников высылают из Петербурга. В большом замешательстве казаки.

Василий остался лежать, раскинувшись на траве. Никифор сел, поджав под себя ноги.

— Слушок есть, Василий Федорыч, — продолжал тихо Никифор, — будто Петр-то Федорыч, царь-батюшка, вольную всему народу дать порешил. Зато дворяне хотели убить его, да господь спас, отвел беду... Петр-то Федорыч, говорят, среди народа спасается, правду ищет, престол свой возвернуть желает и беспременно тогда народу воля выдет.

— Нет, Никифор! Царь Петр III из немецкой земли привезен был, народ русский не знал и не думал о нем.

— Нет, Федорыч, народ зазря молву пускать не будет, — убежденно возразил Никифор.

Темная опушка леса, как вороное крыло, нависла над друзьями. Звезды разгорались ярче.

— Однако ночевать пора, Василий Федорыч, — медленно поднимаясь, сказал Никифор.


Еще от автора Анатолий Иванович Александров
Северный летучий

«Северный летучий» — так назвали свою книгу И. И. Карпухин и А. И. Александров.А. И. Александров, заслуженный учитель школы РСФСР, член Союза журналистов СССР, вместе с членами научного общества (НОУ) при школе № 10 города Челябинска в течение пяти лет вели сбор материала и исследование по истории Северного летучего отряда.Члены НОУ работали в архивах Москвы, Ленинграда, Свердловска, Троицка, Челябинска. Юные исследователи прошли по боевому пути отряда от Челябинска до Троицка, от Бузулука до Оренбурга.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.