Следак - [18]

– И напишу, – сбавил тон комсомолец, злость в его взгляде поменялась местом с подозрительностью.

– Ну я пошел? – спросил я, разворачиваясь.

– Куда? – скорее по инерции, чем это было ему действительно интересно, спросил Юров.

– К журналистам, – охотно ответил я.

– Каким журналистам? – Комсомолец явно недогонял.

– Начну с местных, а потом, может, и до Москвы доберусь. Как пойдет, – поделился я с ним своими ближайшими планами.

– Зачем тебе журналисты? – прищурился он.

– Как зачем? – изобразил я удивление. – Сенсация же пропадает!

– Ты сейчас о чем? Не пойму я тебя что-то.

– Объясняю: журналисты любят истории из жизни, в которых простого человека гнобят власть имущие. А у нас с тобой как раз такой случай. Вот им радость-то будет.

– Ты чего несешь, Чапыра? – нахмурился Юров.

– Сенсацию я несу журналистам, говорю же, – закатил глаза я. – Все еще не понимаешь? Ну смотри: есть я – простой, бедный студент, еще и пострадавший в аварии, и есть ты – злобный комсомольский вожак, который меня гнобит. То из университета пытаешься выгнать, то из комсомола, сейчас вон плохой характеристикой угрожаешь. Так что пиши, я ее как доказательство своих слов принесу. – Я широко улыбнулся. – Как тебе заголовок «Беспредел секретаря комсомольского комитета!» или «Простой студент против комсомольского босса»? Хотя нет, – с сожалением вздохнул я, – такой не напечатают, нельзя комсомол в негативном контексте упоминать. Тогда нейтральный – «Травля студента»? Или политический – «Оскал империализма»?

– При чем здесь империализм? – хмуро спросил Юров.

– Да ни при чем, – отмахнулся от него я. – Но как звучит! Название статьи должно быть броским, чтобы привлечь читателей. Если не нравится, то предложи свой вариант. Тебе не угодишь, – изобразил я обиду.

– Перестань нести чушь. Никто такую дурь не напечатает, – уверенно заявил Юров.

– Напечатают не напечатают – что, мы сейчас будем с тобой в ромашку играть? На самом деле это не так уж и важно, – усмехнулся я. – Здесь важно другое, – добавил заговорщицки.

Юров давил меня тяжелым взглядом и молчал.

– Вот представь себе, заявляюсь я, такой несчастный, в редакцию газеты, – начал объяснять я, – и начинаю им рассказывать слезливую историю о том, как секретарь комсомольской организации из личной неприязни портит мне жизнь. Сложив руки в молитвенном жесте, умоляю: помогите, разберитесь, на вас вся надежда. – Убедившись по озверевшим глазам Юрова, что тот представил, я продолжил: – Как ты думаешь, что они сделают? – И, не дожидаясь ответа, сообщил: – Они проведут журналистское расследование! А это значит что? Они припрутся в университет и начнут все вынюхивать, выспрашивать, обо мне и о тебе, о нашем с тобой конфликте. Ты, Федя, уверен, что у тебя здесь нет врагов и завистников? Уверен, что они не воспользуются ситуацией и не попробуют тебя утопить? Ты уверен, что в обкоме не узнают о расследовании? – проникновенно спросил его я.

– Ну ты и мразь, Чапыра. – До Юрова наконец дошло, что все куда серьезнее, чем ему представлялось изначально. – Как же я тебя раньше-то не разглядел? – Он рассматривал меня изучающим взглядом, а я ему скалился в ответ. – Мразь, – процедил он вновь.

– Так ведь и я в тебе разочарован, Федя, – не остался в долгу я. – Думал, ты настоящий комсомолец – порядочный и честный, готовый протянуть товарищу руку помощи в трудную минуту. А по факту ты, Федя, подлец и карьерист, ради самоутверждения портящий жизнь студентам.

Слушая меня, Юров багровел все сильнее и сильнее.

– Да я тебя! – Не выдержав прессинга, он схватил меня за грудки.

Я не сопротивлялся. Зачем? Своего я уже добился. Комсомольский босс вышел из себя на глазах у народа. Вон сколько студентов на нас пялится. К вечеру эта информация расползется по всему университету.

Кажется, и он это понял, потому что удара не последовало. Вместо этого Юров, отцепившись от меня, резко отступил на шаг. Желваки его ходили ходуном, глаза горели от бешенства, но было видно, что он изо всех сил пытается вернуть себе спокойствие и уверенность.

Более-менее выровняв дыхание, Юров произнес:

– Ты ведь, Чапыра, тоже пострадаешь. Журналисты если начнут копать, то и про тебя все раскопают. А ты у нас далеко не примерный студент и комсомолец. – Взгляд Юрова был угрожающим, слова он цедил.

– А мне, Федя, терять нечего, – усмехнувшись, ответил я, – это у тебя сытая должность и карьерные перспективы, а я гол как сокол. Из общаги вон скоро выпрут. Да еще и на три года твоими стараниями законопатят в какую-нибудь дыру. Так что, сам видишь, держаться мне в отличие от тебя не за что, а значит, и тормозов у меня нет.

Юров поиграл еще немного желваками, а затем выдал:

– Чапыра, я тебя понял.

Произнеся эти загадочные слова, он, не прощаясь, развернулся и пошел в сторону главного корпуса.

– Понял он, – задумчиво смотрел я ему в след, – а разъяснить, что он там понял?

Ладно, человеку нужно переварить полученную информацию. Не будем ему мешать.

На этой здравой мысли я продолжил свой путь в общежитие.

На остановке общественного транспорта я стоял спустя двадцать минут и вглядывался в номера проезжающих автобусов. Грязно-белый «пазик» нужного мне двенадцатого маршрута подъехал еще минут через пять.