- Бери что дают и не выеживайся!
- Ты сказала выбирай, я и выбрал «Миру-Мир», - немного развернувшись, я прикрыл корпусом плакат от посягательств Грачевой, нашего комсорга, что пыталась провести рокировку.
- Да это было из вежливости! Ты должен был взять «Слава Ленинскому комсомолу!». Он больше в два раза! Как я его, по-твоему, понесу?!
- С комсомольским задором, - подсказал я ей.
- Ну что у вас там?! Все готовы?! – мощный бас полковника Мохова накрыл гомонящую вокруг толпу сотрудников райотдела, тех, кому посчастливилось попасть на демонстрацию, посвященную празднованию Дня Великой Октябрьской Социалистической Революции.
По непонятной прихоти начальства я сегодня оказался среди них, а не на дежурстве или, еще хуже, в оцеплении. Вот и думаю с чего вдруг заслужил такое поощрение. Правда, сомнительное. Продрог уже весь, целый час своей очереди ждем.
- Тогда стройтесь в колонну и выступаем! – прозвучал долгожданный приказ начальника РОВД, что должен был ее возглавить, и мы к всеобщей радости сдвинулись с места.
Мерзли мы в самом центре города, куда нас доставили на служебных рафиках. Выгрузили среди таких же счастливчиков и Грачева принялась выдавать всем плакаты.
Сперва мне удавалось лавировать в толчее, избегая почетной миссии таскания громоздкой тяжести. Но опыта в таких играх у комсорга оказалось поболее моего, и в конце концов я был схвачен. К тому времени у Грачевой осталось нераспределенными лишь два плаката. Большой и тот, что поменьше. Разумеется, я выбрал второй.
- Чапыра, имей совесть! – не отставала от меня комсорг.
Из-за наших разборок мы с ней оказались в конце колонны, что уже втягивалась на главную улицу города. С обеих ее сторон нас приветствовало множество людей, размахивая красными флажками, а где-то впереди играла торжественная музыка.
- Так я ее имею, регулярно, - ответил я, поднимая плакат, как можно выше, чтобы Грачева до него не допрыгнула. Свой она держала вниз головой, уверяя, что он для нее тяжелый.
- Ты обязан мне подчиняться! – признавать поражение комсорг походу не умела.
- Я сказал стоп-слово, - попытался я отшутиться, но она, ожидаемо, не поняла, о чем я толкую, и продолжила наседать. - И что я буду с этого иметь? – посмотрел я на нее задумчиво.
Форменный берет из-под которого выбивались светлые локоны, ей явно шел. Чистая, без единого изъяна кожа, голубые глаза, что сейчас сияли от гнева, плавная линия губ. А вот оценить по достоинству фигуру из-за кроя казенного пальто не получалось, так что пришлось полагаться на память, которая тут же мне нарисовала приятные округлости и стройные ножки комсорга.
- Вау! Да ты у нас красотка, – был вынесет вердикт.
- Чапыра, ты пил что ли? – ее лицо разрумянилось и явно не от легкого морозца, что третировал нас с самого утра.
- Я пьян любовью, - вспомнилось, где-то слышал это бред. – На, держи, уговорила, - с этими словами я вручил ей свой плакат.
И понесла комсорг два плаката. Буквально пару шагов. Быстро опомнилась. Смахнула смущение, мобилизовалась и огрела меня по филейной части большим плакатом. Выше просто поднять не смогла.
- Ну, не на людях же, - подмигнул я вновь начинающей краснеть комсоргу. – Но намек понял, - ухмыляясь, я забрал у нее «Славу Ленинского комсомола».
За следующий час, что мы шествовали по проспекту в колонне я замерз окончательно, впрочем, как и все мои соседи. Светлана Павловна греть меня наотрез отказалась и отгородилась от меня Скворцовым, что тащил прославляющий марксизм-ленинизм плакат. Из-за длины слов тот тоже был немалого размера, что меня как-то смиряло с мрачной действительностью. А глядя на тех, кто по двое нес плакаты-гиганты, так вообще радовался. Все же не зря я поначалу прятался от Грачевой.
Счастью участвовать в демонстрации наравне с остальными советскими гражданами, а не стоять в оцеплении, охраняя общественный порядок, сотрудники милиции, и присоединившееся к ним следствие, были обязаны инициативе областного управления органов внутренних дел. Высокое начальство посчитало, что милиции нужно быть поближе к народу, а еще лучше влиться в его ряды, чтобы плечом к плечу отпраздновать Великий День.
- У меня скоро уши от мороза отвалятся, - с этими словами Скворцов достал из-за пазухи фляжку и приложился к ней губами.
Шапка-ушанка, что входила в зимний комплект обмундирования, в завязанном виде уши не закрывала.
- Ну-ка быстро прекратить! – зашипела из-за его плеча Грачева.
- Это чай, - успокоил ее Вадим.
- А пахнет не чаем! - не поверила та.
- У тебя с обонянием просто проблемы, - предположил Скворцов.
- Нет у меня никаких проблем, а вот у тебя и твоего дружка будут! – воинственно пообещала нам Грачева.
- А я тут при чем? – опешил я. – Я, между прочим, плакат за тебя тащу, и только что с твоей стороны подвергался сексуальным домогательствам, - напомнил я комсоргу.
Скворцов подавился «чаем» и закашлялся. Пришлось стучать ему по спине.
- Мы обсудим твое поведение на ближайшем комсомольском собрании! – комсорг покраснела, как рак при варке.
- Может просто переспим? – попытался я разрулить ситуацию.
Скворцов ржал, пытаясь при этом не произносить ни звука, позабыв про плакат, что опасно накренился над Грачевой.
