След в прошлом - [68]

— Неразумно, девушка, всех людей бояться. Хороших людей в нашей стране намного больше, чем плохих, — буркнул Евгений и уткнулся в окно.

У него внезапно разболелась голова, и он, к тому же не был предрасположен к трёпу с незнакомым человеком в купе железнодорожного поезда.

— Вы правы! — неожиданно согласилась соседка. — Хороших людей больше. После чего достала из сумочки щипчики и пилку для ногтей и занялась педикюром.

За окном остался Новосибирск — город, где он неожиданно встретил Максима Александровича Ломакина, которого знал ещё по афганской войне, как офицера военной контрразведки среднеазиатского пограничного округа.

Как хорошо, что судьба вновь нас свела! — подумал он с благодарностью о своей встрече с ним на железнодорожном вокзале.

Он сотни раз вспоминал, когда к нему, израненному и окровавленному, на мгновение вернулось сознание, и он увидел серый валун, за которым укрылись от душманских пуль он, и его раненые боевые товарищи: капитан Матвеев и сержант Рябов в ожидании последней минуты боя.

Стряхнув с себя тяжёлые мысли, он вспомнил свою жену Дашу. Заждалась уже, наверное. Надо было ей позвонить с домашнего телефона Ломакина. Эх, не сообразил. Столько всего произошло, что немудрено забыть…

Напротив, за боковым столиком у окна, вели оживлённый разговор двое возрастных мужчин. Темой их разговора была давняя авария на Чернобыльской атомной электростанции на Украине, о которой Евгений толком ничего не знал, ибо слухи ходили на сей счёт разные. Поэтому он сдвинулся ближе к краю полки, чтобы более отчётливо слышать их диалог.

Крупный толстяк, с головой покрытой светлым пухом, бросил в стакан с водой таблетку алкозельцера и лениво протянул:

— Поверь мне, дорогой товарищ, взрыв на Чернобыльской атомной электростанции — это наше доморощенное обыкновенное раздолбайство, а ни какой-то там исключительный случай.

Я читал в прессе интервью с председателем Совета Министров СССР Николаем Ивановичем Рыжковым, так он говорил, что на заседаниях правительства, нередко заводилась речь о проблемах в атомной отрасли.

Он приводил примеры, как на том или ином атомном объекте не могли запустить в работу механизмы из-за некачественной сварки или их плохой сборки.

Его собеседник, долговязый старикан с узким лицом, впалыми щеками и аккуратно уложенными чёрными прядями, словно тщательно выписанные художником, покачал головой и сказал ровным металлическим голосом.

— Видимо, Ленин, был прав, когда писал, что русский человек — плохой работник.

— Я бы так не утверждал, — мотнул головой толстяк, — русский мужик, в отличие от передовых наций, никогда на себя не работал. Это и сформировало его отношение к труду на «дядю».

— Так вот, Рыжков сказал, — продолжил он, — авария произошла, когда четвёртый блок останавливали на плановый ремонт. То есть, он взорвался не во время работы блока, а во время его остановки.

— Тогда я что-то я не пойму, — скривился старикан, — как же тогда стал возможен взрыв на атомной электростанции?

— Это эффект включения. Электролампочки чаще всего взрываются и перегорают во время включения или выключения.

— А для чего нужно было выключать тогда блок?

— Умные головы на АЭС решили провести эксперимент по сокращению время запуска двигателей внутреннего сгорания.

— И для чего нужно было это сокращение? — недоумевал старикан.

— На случай если вдруг на АЭС произойдёт перебой в подаче электроэнергии.

— Что же получается? Электроэнергия на АЭС подавалась только по одному каналу? Неужели такое было возможно?

Толстяк хмыкнул, и его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Конечно, ни по одному каналу. На станции просто перестраховывались.

Толстяк привстал. Поплиновая рубашка и синтетические спортивные штаны немилосердно липли к телу — в вагоне было душно, несмотря на февральский холод за окном.

— Да уж, — протянул старикан, — хотели провести эксперимент с машинами, а провели эксперимент над людьми…

Толстяк, скривив лицо, в очередной раз одёрнул прилипшую одежду к телу.

— Жарковато в вагоне, — пробубнил он. — Я полностью согласен с вами! В такой ответственный момент следовало всем включить свои мозги, но там этого сделано не было.

Рыжков сказал корреспонденту, что директор АЭС в эту ночь отсутствовал — уехал на рыбалку. По сути, ситуация на ядерном объекте вышла из-под жёсткого контроля.

— Да, как он смог! — возмутился старикан, — он, что, из ума выжил?

— Не знаю. Рыжков читал потом записи переговоров, которые вели должностные лица, участвующие в эксперименте. Так вот, один инженер говорит другому: «У нас проблема. В регламенте написано, что нужно делать то-то, но потом всё это зачёркнуто и от руки написано совсем другое. Что будем делать? — Никакой проблемы нет. Делай так, — сказал, не раздумывая, его коллега. — Вот и сделали…»

От услышанного лицо Евгения перекосила кривая ухмылка. Дальше слушать этот диалог не имеет смысла. Ему было ясно — налицо преступное разгильдяйство.

На душе появилось знакомое ему с афганской войны чувство тяжести. Там тоже не всё было гладко.

Ему неожиданно вспомнился рассказ одного из ветеранов войны в Афганистане, прозвучавший на встрече воинов-интернационалистов.