След мустанга - [58]

— Желаю удачи, — сказал маршал. — Но зачем вы делитесь со мной своими планами?

— Предлагаю сделку. Думаю, вам известно, кем был Эд Коннорс?

— Он разводил коней.

— Да. А раньше выращивал овец. А еще раньше грабил банки.

— Кажется, вы знаете больше меня, — улыбнулся Даррет.

— Не думаю. Мы оба знаем, что он был в банде «Потрошителей банков». Знаем, что в Вайоминге он заочно приговорен к смерти. И знаем, что его голова была оценена в полторы тысячи долларов.

Улыбка Даррета стала еще лучезарнее.

— Я же говорю, что вы знаете больше. Про полторы тысячи я слышу впервые. Наверно, у вас имеются свои источники?

— Естественно, — кивнул Форсайт. — И я полагаю, что тому, кто убил Коннорса, будут выплачены призовые деньги.

— Об этом вам надо спросить у губернатора Вайоминга.

— Но, во всяком случае, все имущество преступника должно быть конфисковано, не так ли?

— Это целая история, — протянул Даррет. — Я не занимаюсь такими вещами. Обращайтесь к судейским.

— Вот тут, Гек, вы лукавите. Как раз федеральный маршал и занимается такими вещами. Так вот. Если вы поможете присоединить к моим землям это ранчо, то получите половину его стоимости.

— Наличными?

— Естественно.

— А что будет с семьей Коннорса?

— То же, что с семьями других преступников, — спокойно ответил Форсайт. — Надо было подумать о семье немного раньше, прежде чем становиться на кривую дорожку. Не так ли, маршал?

— Да, надо было подумать о семье, — согласился маршал. — Что ж, мистер Форсайт, закон на вашей стороне. Действуйте, как сочтете нужным. Когда вы намерены вернуться в Шерман?

— Сразу после того, как мы с вами заглянем к Коннорсам.

— Мне там нечего делать.

Маршал поднялся со стула и с папкой под мышкой направился к дверям.

Форсайт остался за столом. Он слышал, как Даррет, стоя на крыльце, подозвал кого-то и попросил оседлать одну из шерифских лошадей.

«Ничего, он еще одумается, — подумал Форсайт, собирая бумаги и фотокарточки, рассыпанные по столу. — Он же разумный человек».

Он твердо знал, что разумный человек не может отказаться от выгодного дела. Маршал ничего не ответил на его предложение, но это еще не было отказом. Возможно, Даррет набивал цену. Или сам надеялся заполучить чужое хозяйство. В таком случае он не помощник, а конкурент…

Одна из фотографий привлекла его внимание. Он подошел с ней к окну, внимательно разглядел, а потом поднял раму и подозвал к себе одного из ковбоев, охранявших участок:

— Приведи ко мне Лагранжа.

* * *

Джон Лагранж согласился стать шерифом только потому, что Форсайт пообещал — это ненадолго. Через пару месяцев, когда в поселке будет наведен порядок, Лагранж отдаст латунный значок кому-нибудь другому, а сам откроет салун. И, самое главное, ему разрешат держать в заведении пару залов для игры.

Когда-то он просаживал за карточным столом тысячи, десятки тысяч долларов. Однажды в Техасе владелец салуна предложил ему войти в долю. Лагранж внес пай и был изумлен, с какой легкостью и быстротой вернулись к нему его доллары.

Там, в Техасе, он познал наслаждение более глубокое, чем давала игра. Ему не надо было прилагать никаких усилий. Он ничем не рисковал. Он просто стоял на галерее и глядел вниз, в игровой зал, где десятки идиотов, возбужденно сопя, выкладывали свои денежки на стол, а потом с тоской провожали их взглядом — а денежки уплывали в карман Джона Лагранжа.

Но счастье было недолгим. Партнер забыл предупредить его, что игра в салунах была под запретом. Однажды через городок проезжал отряд рейнджеров. Почему-то им вздумалось заглянуть именно в заведение Джона. Столы были превращены в дрова и щепки, касса конфискована, а Лагранжу надели наручники.

Приговор суда потряс Джона своей несправедливостью. Год тюрьмы! Его погрузили в вагон вместе с убийцами, насильниками и самогонщиками. И поезд тронулся со скоростью черепахи. На каждой остановке вагон задерживался надолго. Его отцепляли и отгоняли в тупик. Наконец, конвоиры приводили новых обитателей, звенящих кандалами, и путешествие продолжалось.

Целый месяц тюремный вагон тащился по Техасу, а в Оклахоме застрял на неделю. Лагранж прикинул, что к тому времени, когда они достигнут федеральной тюрьмы, срок заключения, пожалуй, истечет. Но его расчеты не оправдались.

Как-то ночью в тупике, где вновь застрял вагон, прозвучало несколько выстрелов. Дверь откатилась, и в проеме показался человек с факелом. «Вы свободны, — сказал он. — Кто желает работать на Боба Клейтона, выходите. Остальные — катитесь ко всем чертям».

Джон не желал работать на какого-то Клейтона. Он вообще не желал работать. Но бежал вместе со всеми, продираясь сквозь камыши и топи. И вместе со всеми оказался на островке, где их ждал новый хозяин. Каждому из беглецов был задан только один вопрос — что он умеет делать. Имя, возраст, происхождение, и даже причина, по которой был осужден — никого не интересовало. «Что ты умеешь делать?» — спросили у Джона Лагранжа.

И он понял, что зря увязался за всеми. Его спутники умели работать на ранчо, готовить обед, охотиться, строить дома, нашелся даже один аптекарь. Джон Лагранж умел лишь тасовать карты и стрелять. «Дай мне пушку, и я покажу, что умею», — ответил он.