След - [20]

– Я шла по тропинке. По одну сторону были скалы, по другую отвесный обрыв. В скалах было много всяких трещин, расщелин, и я, сама не знаю почему, втиснулась в одну такую расщелину. Втиснулась и застряла. – У нее перехватывает дыхание. Она отбрасывает прядь упавших на глаза светлых волос, и рука ее дрожит. – Я застряла между камнями… не могла шевельнуться… не могла даже дышать. И выбраться из той трещины тоже не могла. Помочь было некому. Я вспомнила этот сон в душе. Вода била в лицо, и когда я задержала дыхание, то сразу вспомнила сон.

– Кто-нибудь пытался вас вытащить? – Бентон никак не реагирует на ее ужас, не высказывает своего мнения насчет того, считает ли ее рассказ выдумкой или верит, что так все и было. Он и сам ничего пока не знает. Имея дело с Генри, сомневаться приходится почти во всем.

Она замирает, хватая мелкими глотками воздух.

– Вы сказали, что помочь было некому, – продолжает Бентон спокойным, бесстрастным голосом равнодушного консультанта, в роли которого выступает перед ней. – Там был кто-то еще? Какие-то другие люди?

– Не знаю.

Он ждет. Если дыхание не восстановится, придется что-то сделать, но пока он ждет. Терпеливо, как охотник.

– Не помню. Не знаю почему, но в какой-то момент я подумала, что кто-то… я подумала это во сне… что, может быть, кто-то прорубится ко мне. Разобьет камень топором. А потом я подумала, что нет… скала слишком твердая. Что никто уже не поможет. Что я умру. И когда терпеть стало невозможно, когда я поняла, что это все, сон оборвался. – Она останавливается так же резко, как и ее сон. Глубоко вдыхает. Выдыхает. Расслабляется. Она смотрит на Бентона. – Ужасно. Это было ужасно.

– Да. Должно быть, ужасно. Трудно придумать что-то более страшное, чем невозможность дышать.

Она прижимает к груди ладонь.

– Я как будто окаменела. Не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, понимаете? И не могла ничего сделать, просто не было сил.

– Сдвинуть скалу никому не под силу.

– Мне не хватало воздуха.

Возможно, нападавший пытался задушить ее. Бентон мысленно перебирает фотографии, рассматривает ее раны, а заодно пытается разобраться в том, что она рассказала. Он видит стекающую струйку крови, стекающую из носа, пересекающую щеку и заканчивающую путь на простыне, на которой Генри лежит лицом вниз.

Она голая, ничем не прикрыта, руки вытянуты над головой ладонями вниз, ноги согнуты, одна больше, чем другая.

Бентон изучает вторую фотографию, и, пока он это делает, Генри встает с кресла, бормочет, что хочет еще кофе и приготовит сама. Бентон соотносит сообщение с тем фактом, что пистолет лежит на кухне, но она не знает, в каком именно ящике, потому что, когда он убирал оружие с глаз, Генри сидела спиной к нему. Он наблюдает за ней и одновременно расшифровывает запись, касающуюся обнаруженных на ее теле следах. Покраснения на руках, выше локтя, это следы его – а может быть, ее – пальцев. С полом нападавшего Бентон еще не определился. Синяки остались и на спине, в верхней части. Сейчас эти следы еще свежие, но через пару дней покраснения на местах лопнувших кровеносных сосудов потемнеют, станут фиолетово-пурпурными, как грозовые тучи.

Генри наливает себе кофе. Бентон думает о фотографиях, сделанных в то время, когда она еще оставалась без сознания. Красота ее тела не имеет значения, но Бентон принимает во внимание, что какие-то детали внешности и поведения могли стать толчком для неизвестного, попытавшегося убить девушку. Генри худощава, но признаки пола выражены достаточно явно: у нее есть и грудь, и лобковые волосы, так что для педофила объект непритягательный. У нее активная сексуальная жизнь.

Генри возвращается к креслу, держа чашку обеими руками. Ее невнимательность не задевает Бентона. Вежливый человек поинтересовался бы, не хочет ли и он кофе, но она на редкость эгоистична и бесчувственна. Была такой до нападения и останется такой навсегда. Хорошо, если бы Люси никогда с ней больше не встречалась. Думая об этом, Бентон напоминает себе, что не имеет права выражать такого рода пожелания или предпринимать что-то в этом направлении.

– Генри, – говорит он, поднимаясь, чтобы налить себе кофе, – вы готовы поговорить о нападении?

– Да. Но я ничего не помню. – Ее голос летит за ним в кухню. – И я знаю, что вы мне не верите.

– Почему вы так думаете? – Он наливает кофе и возвращается в гостиную.

– Доктор же не поверил.

– Ах да, доктор. Да, он сказал, что не верит вам. – Бентон усаживается на диван. – Полагаю, вы знаете, какого я мнения об этом докторе. Я уже говорил, но выскажусь еще раз. Он считает всех женщин истеричками и не питает к ним ни симпатии, ни уважения, а значит, боится их. К тому же он врач «скорой помощи» и ничего не знает о насильниках и их жертвах.

– Он считает, я сама все это сделала, – сердито отвечает Генри. – Думает, я не слышала, что он сказал медсестре.

«Осторожнее, – предупреждает себя Бентон. – Генри выдает новую информацию. Остается лищь надеяться, что она ничего не сочинила».

– Расскажите. Мне бы очень хотелось знать, что такого он сказал медсестре.

– На этого придурка стоило бы подать в суд, – добавляет Генри.