След: Философия. История. Современность - [136]

Внутренних аргументов и двигательных сил к новому культурному ренессансу внутри цивилизации уже не найти. Но можно теоретически обсудить вопрос о возможности появления нового культурного мифа и соответствующей парадигмы социального бытия — в воздействиях на цивилизованный мир извне. Это вопрос о возможности нового варварства, способного к культуротворческим фикциям. Парадокс в том, что культура ближе к варварству, к Блоковой «стихии», чем к цивилизации. Культура создается в «ночные», органические, а не критические эпохи. В России еще до Бердяева это очень хорошо понимал Константин Леонтьев, недаром ценивший турок в фесках выше, чем балканских славян в пиджаках. Правда, со славянами он напутал, они оказались очень даже органичны и «культурны», устроив резню в Боснии и в Косово.

От Косова я: дружины свой бег

Правят победно на трупах.

Я и колол, и резал, и сек

Павших от ужаса, глупых!

Культура вырастает на крови, она дитя трагедии. Это кастрация детей, это человекоубийство — жертвоприношения живых людей во имя сверхличных целей. И если балканские сербы не особенно убеждают в собственной культурности, то можно вспомнить Россию с Толстым, Лениным и Платоновым. Ленин тут — необходимая связка, неизбежное звено в цепи культуры. Ибо культура не только полет, но и цепи. Цивилизация же — автомобиль, передвигающийся по поверхности и никуда не взлетающий, но с завидной скоростью доставляющий в нужное место. Вот это и есть движение вширь. Двигаться вглубь сегодня можно, лишь отказавшись от дневного света. В эпоху цивилизации ренессанс культуры, то есть мифа, фикции, легенды, — это фашизм.

Понятно, что помянутые балканские славяне вкупе с боснийскими мусульманами, ни мусульмане ближневосточные, ни созерцательные индийцы, ни южноамериканцы с ламбадой и Маркесом — цивилизации, Западу вызова не представляют. Вызов может прийти с Дальнего Востока, от Японии и Китая. Собственно, Америка с ним уже и сталкивается, территория Соединенных Штатов медленно, но верно — да не так уж и медленно — колонизируется соответствующим контингентом. Ассоциации тут могут возникать всякие, в том числе, конечно же, и устрашающие. Американцы были неприятно удивлены происшествием с отечественным тинейджером, мазавшим в Сингапуре стены пресловутыми граффити и за это по приговору суда подвергнутым палочному наказанию. Если сопоставить это с таким, например, фактом, что треть недвижимости Лос-Анджелеса в руках японцев, то может стать неуютно на душе. Конечно, упасть производству эти люди не дадут и порядок с чистотой соблюдут, но пугает как раз перспектива такого порядка, поддерживаемого телесными наказаниями.

Но вот еще вопрос, — и даже не вопрос, а утверждение, уверенность: эти люди Александрийскую библиотеку не сожгут. Омаров среди них нет, и Гитлеров, и даже Фамусовых. Еще Мережковский писал о «желтолицых позитивистах»: у китайцев изначально не было вкуса к метафизическим фикциям. Оставленные на себя в меняющемся мире, они, конечно, могут наломать дров (маоизм, японский империализм), но опыт пребывания в Америке дальневосточных «ориенталов», опыт их непосредственного вживания в цивилизацию убеждает в высочайшей их способности к ассимиляции. Ассимиляции к чему? Конечно, не только к Мак-Доналдам и super-buggy pants, но, скажем, и к скрипичной игре. Человек, снявший в Америке и об Америке фильм «Ледяной шторм», это, конечно, не совсем американец — и совсем не варвар. Скорее всего это и есть необходимый синтез, конвергенция и окончательная дружба народов. Что лучше: Анг Ли в Америке или американский пачкун в Сингапуре?

И надо ли забывать о том, что человек, сложивший гимн демократической цивилизации под названием «Конец истории», носит имя Фрэнсис Фукуяма? А «яма» по-японски значит гора.

Конец Золушки

Гибель принцессы Дианы и все за этим последовавшее — большое, конечно, событие, еще раз и чрезвычайно выразительно продемонстрировавшее основные черты нашего времени, нашего демократического века. Это был в некотором роде триумф демократии — если, конечно, можно говорить о триумфах в связи с такими трагическими событиями. Но есть такое ходовое выражение в английском языке — триумф и трагедия; так назвал один из томов своих военных мемуаров Черчилль. Это словосочетание вызывает ассоциации скорее античные — что-то связанное с роком. Тютчев вспоминается, если хотите: «Пускай олимпийцы завистливым оком / Следят за борьбой непокорных сердец. / Кто ратуя пал, побежденный лишь роком, / Тот вырвал из рук их победный венец». «Ратуя» значит «борясь». Диана, безусловно, в самой гибели своей обрела некий победный венец; но значит ли это, что она боролась, что она борец по самой своей природе?

Недостатков в положительных ответах нет. Вот что писала, например, Джули Бёрчхилл — комментатор английской газеты «Гардиан»:

Мы знаем нескольких Диан — добросердечную, стильную, исполняющую долг. Конечно, во всех этих обликах она была самой собой — настоящей Дианой. Но мы не заметили другой великой Дианы — Дианы Разрушительницы. Это была самая мощная в Англии защитница республиканского дела со времен Кромвеля. И великой республиканкой она была потому, что самим своим явлением показала бессмысленность идеи о людях, предназначенных править от рождения. Она позволила разглядеть в Виндзорском дворце то, что он и есть на деле: тупой неповоротливый динозавр, пачкающий мир своими надменностью и невежеством.