След черного волка - [53]

– Но кто это? – с нетерпением, близким к отчаянию, выкрикнула Лютава.

– Вещая вила – Старуха. Та, что всех на свете новорожденных принимает и нить судьбы их запрядает.

Вещая вила! Лютава вспомнила венок младшей из вещих вил, которым теперь владеет ее брат. А ей предлагают познакомиться со старшей!

– Я проведу тебя к ней. И она даст тебе ответ. Но сначала привези Мысляте правнучку мою в жены.

Глядя мимо ведуньи, Лютава лихорадочно думала. Мысль о вещих вилах могла бы прийти ей в голову и раньше. К старшей из них можно поискать дорожку через Младину, которая теперь придет на зов Лютомера когда угодно. Может быть, и не стоит ничего обещать Лесаве и брать на себя чужие заботы.

Но тут же Лютава устыдилась этих мыслей. Как глупо бояться пустячных хлопот – не за Хвалисское же море ее посылают! – если в награду можно будет увидеться со старшей из прях судьбы! Дева Будущего сладко улыбается каждому и манит надеждами на грядущее счастье, но никто не предает так жестоко, как она. Причем нередко – невиновных, ни в чем не нарушивших заветы и поконы. Против того, Старуха, хранительница прошлого, найдет утешение каждому. Она, как добрая бабушка, всякого усадит на теплые колени, позабавит добрым воспоминанием, хотя бы и из раннего детства…

Очень неплохо иметь такую союзницу, в то время как Лютомеру распахнула объятия ее обольстительная, но коварная младшая товарка.

– Я согласна, – как и полгода назад на этом самом месте, сказала Лютава.

* * *

В начале месяца березозола в лесу было еще голо и мокро. И все‑таки Лютомер часто приходил сюда – сидел на влажном бревне среди островков тающего снега и смотрел в переплетение едва проснувшихся ветвей. Из своих двадцати пяти лет он тринадцать прожил в лесу – большую половину. Ему трудно было привыкнуть к Ратиславлю. Дело даже не в том, что чем‑то отличались жилища, одежда, пища и прочее, нет. В этом разница была невелика. Но раньше он жил почти как зверь, отвечая только за себя и свою стаю. А теперь он стал не просто человеком, но еще и князем, и казалось, что каждое его движение как‑то сказывается на всей земле угрян. Смешно, однако Лютомер старался двигаться бережнее. С непривычки ему причиняли досаду суета вокруг, женский говор, детская возня и крики. К нему приходили с вопросами насчет хозяйства, ждали указаний. Но всю свою взрослую жизнь он имел дело с хозяйством гораздо проще и теперь испытывал непривычное чувство растерянности. Хорошо, что княгиня Обиляна согласилась и дальше управляться с делами, пока он не найдет себе жену.

К тому же он остался один в бывшей Замилиной избе, не считая челяди. Назавтра после Медвежьего велика‑дня Вершина покинул Ратиславль. Бывших князей не бывает. В прежние времена тому, кто больше не в силах нести эту должность, пришлось бы умереть, об этом сохранилось немало жутковатых сказаний. О том, например, как состарился отец, стал никуда не годен, и тогда посадил его сын на салазки и повез в лес – помирать…

Вершина не хотел ехать в лес на салазках и принял решение «умереть» для белого света – другого ему, в общем‑то, и не оставалось. С немногими пожитками он ушел на Волчий остров, чтобы жить со своей матерью Темяной и помогать ей в служении предкам и богам Нижнего мира. Для рода он отныне считался покойным; Обиляна оделась в горевую сряду вдовы и получила право выбрать через год нового мужа.

Из прежних домочадцев Замили в доме оставалась поначалу дочь Амира. Ее в Ратиславле жалели. Хвалис и старшая дочь Салика, уже умершая, унаследовали от матери и ее красоту, и губительное честолюбие; Амире не досталось ни того, ни другого. Из всей ближайшей родни она осталась в Ратиславле совсем одна. Даже видеть свою мать ей больше было нельзя: на Волчий остров ходить не разрешалось, а Замиля никогда его не покидала. Обручение Амиры развалилось, поскольку жениха, Окладиного сына Переслава, Зимобор увез в заложники. Обиляна звала ее жить к себе, но в конце концов девушку забрал Толига и отдал в жены своему сыну Утешке. Тот уже был прежде женат на ее старшей сестре, поэтому имел преимущественное право и на младшую, а к тому же его маленький сын приходился Амире сестричем.

А Лютомер, оставшись один, не считая угрюмой Новицы, с нетерпением ждал, когда же вернется с Десны его собственная сестра – та, с которой он никогда не чувствовал себя одиноко.

Вынув из‑за пазухи мешочек с вилиным венком, Лютомер извлек свое сокровище и положил на колени. Венок всегда пах цветущей молодильник‑травой, даже зимой. К весне его запах стал сильнее.

Держа на ладонях, Лютомер приподнял венок, поднес к лицу, вдохнул цветочный дух, потом нежно подул на стебли, будто хотел разбудить.

Послышался звон – будто капель с ледяных сосулек кровли падает в чистую талую воду. Повеяло теплом, свет вокруг стал ярче, запах ландыша усилился. Сердце забилось в ожидании, что сейчас перевернется мир, откроются золотые ворота небес и оттуда польется чистейший свет…

Венок испускал сияние; оно превратилось в столб света, а потом в этом столбе появилась женская фигура. Она будто стояла на его ладонях внутри венка, и Лютомер вновь видел те черты прекраснейшей из дев, которая ему уже являлась.