След "Альбатроса" - [24]

***Ахуным листых ( амхарск.) - Сейчас дам.

видом, словно у него в жизни не было более родного человека, чем

Майгатов. А тому почему-то вспомнился рассказ из "Вокруг света" о французе, попавшем где-то в Океании на ловлю местного деликатеса - морской змеи. Когда после "рыбалки", танцев вокруг костра и кучи еще всяких торжеств, вызванных итогами все той же "рыбалки", его все-таки угостили куском сваренной морской змеи, его чуть не вырвало от отвращения: у этого "деликатеса" был вкус хорошо проваренного силикатного клея. Француз, кажется, сдюжил - дожевал. А что оставалось ему? Только повторить подвиг неизвестного парижанина.

Когда последний кусок проскреб высохшее, жесткое горло, Майгатов почему-то по-французски поблагодарил:"Мерси". Негр заулюлюкал на ягнят, и те нехотя потрусили с жалостным блеянием вглубь пустыни, к прячущимся за красными буграми ошметкам изжелта выгоревшей травы.

- Город - где? Ну, понимаешь, таун, сити... - Пальцами изобразил бегущего человечка, потом - руль автомобиля, в воздухе очертил коробки домов.

Негр безразлично смотрел вдаль. Поскольку вода и еда - по его представлениям - были главными ценностями жизни, а ими он уже поделился, то все остальное казалось просто ненужной глупостью. И только когда Майгатов изобразил телефонную трубку возле уха, негр растянул щеки в улыбке. Он вспомнил, как шейх, его хозяин и хозяин этого стада, приезжал месяц назад сюда, на берег, часто прижимал к уху черную короткую палку и что-то ей рассказывал. Сначала негр подумал, что хозяин сошел с ума, но, поскольку это все-таки был хозяин, то сойти с ума не мог. Значит, дело было в палке. Хозяин не без отвращения дал ему прижать к уху эту скользкую палку, из которой, действительно, звучал голос. Теперь уже негр испугался, что он сошел с ума, но хозяин успокоил его, сказав, что с помощью этой штуки говорит с человеком, который находится далеко-далеко. В родной Эфиопии негр не видел ничего подобного. Да он и вообще чаще всего видел лишь голодных или умирающих от голода людей, и когда его купил у вождя этот шейх, с радостью уехал в другую страну, где люди, конечно, тоже умирали, но не так часто, как в их племени.

Шейх приезжал оттуда, из-за бесконечной красной земли, из-за оазиса, куда негр пригонял к вечеру свое стадо. Значит, там он и жил, и там была та черная говорящая палка, которую знал и этот очень высокий, очень белый и очень усатый человек. И негр проткнул уже начинающий накаляться воздух иголкой тоненького пальчика.

Майгатов радостно пожал его вялые кисти, снял брюки, прикрыл ими голову и плечи, и зашагал, насколько позволяли сандалии, ставшие почему-то такими тяжелыми, по красной, утрамбованой в бугристый асфальт, земле строго по направлению негритянского пальца...

Он шел час, второй... И солнце шло, ползло по раскаленному добела небу тоже час, второй. А, может, и больше. Ведь у него не было часов, и только по злому мучителю-солнцу он мог определить, что время текло, убегало, возможно, приближая его к цели. Негр так и оставался единственным встреченным им человеком, и, был момент, Майгатову даже до испуга явно показалось, что он один на всей планете, а сама планета сузилась до этой странной и страшной земли цвета крови, над которой все выше и выше вздымалось такое же кроваво-красное солнце. Но потом он увидел настил из пальмовых листьев, на котором сушились просоленные маленькие рыбки, и даже попробовал одну, но она показалась настолько горькой и сушащей рот, что, наверное, с одной такой местной "таранькой" можно было выпить три литра пива. Потом встретилась пальма, но такая сухая, безжизненная, что, скорее всего, и тени-то у нее никогда не существовало. Кожа на левой ноге, особенно сбоку, куда сильнее всего били лучи, болезненно покраснела, пощипывала, а он все шел и шел упрямо, вдоль берега, по красной пустыне.

"Ожог, ох какой будет ожог! Маслом бы смазать. И воды. Как хочется воды! Боже, уже и голова гудеть начинает. Как комар у уха зудит. Где же город? Где? Комар?" - Майгатов обернулся и сразу понял, что не в голове дело: нудным комаром зудел мотор на желтой надувной лодке, в которой с моря приближались к берегу люди. Кажется, двое. Сначала он чуть не задохнулся от радости, но ноги... ноги почему-то стали, не хотели вести его навстречу этим людям в моторке. Что же не понравилось? То, что там - двое? Или пустота берега, на котором больше не было людей, кроме Майгатова? Нет, не понравилось другое: явная нацеленность лодки к нему, явное небезразличие к его одинокой фигуре. И ноги бросили его от берега, в глубину пустыни.

Обернулся - еще плывут. Хэк, хэк, хэк! А теперь? Все, вытащили лодку на берег, бросились за ним. Один худой, среднего роста. Второй - на две головы выше и в три раза шире. Сосо! Он узнал его даже с километрового расстояния. Это - конец. Он бежал, с ужасом ощущая, как тяжелеют, становятся чужими ноги, как магнитом тянет к себе земля. Хэк, хэк, хэк! Все, легкие сгорели, расплавились внутри. Мир темнел, сгущал солнечные сумерки в глазах.Но остановиться - значит, сдаться. А он никогда не сдавался. Нет, был один бой, еще на первом курсе училища. Глубокий нокаут. Испуганное лицо судьи. Вода из ведра, которой окатили голову с такой яростью, словно только одна она могла помочь ему прийти в себя. Да, тогда он проиграл, но не сдался. А это разные вещи. Через год с лишним он снова встретился с тем парнем. Нет, он не смог ответить "любезностью на любезность": нокаута не было, но по очкам он все-таки выиграл. И больше уже никогда на ринге... Ггух! Метнулась навстречу, каменной стеной ударила по лицу земля. Он упал, споткнувшись о какой-то холмик. Сандалия отлетела в сторону. Черная сандалия на качающейся за пленкой мути грязно-красной земле. Майгатов сел, опять обул ее, обернулся.Что сзади? Выросли, увеличились фигуры, побурели. Почему - побурели?