Славянский викинг Рюрик. Кровь героев - [8]

– За мной! Мечи к бою!

И – точно: навстречу, выпучив бессмысленные, разверстые ужасом, незрячие глаза, бежало несколько человек, не слыша криков князя. Он не стал их останавливать, чтобы не терять времени, а по лестнице выскочил на помост: здесь увидел несколько саксов, теснивших защитников, освобождавших место для лезущих снизу все новых и новых вражеских воинов.

– Эх, я вас! – не удержался он от восклицания и полоснул мечом первого попавшего. Тот рухнул без звука, успев схватить судорожным движением отваливающееся плечо.

Мимо пробежали его дружинники, оттеснили от противника; началась молчаливая свирепая рубка, прерываемая иногда глухими выдохами, хрустом разрубаемых костей. Помост быстро был очищен от врагов, тела сброшены вниз.

– А где Микелич? – спросил Годлав.

– Погиб Микелич, – эхом ответил кто-то. – Вон там мы его положили.

И князь увидел старейшину. Тот лежал возле расщепленного деревянного заграждения, свернувшись калачиком; в груди у него торчала стрела, она пробила тонкую, изношенную кольчужку напротив сердца; смерть, как видно, наступила мгновенно, на лице убитого было выражение легкого удивления и успокоения одновременно.

«Погиб из-за своей скаредности и прижимистости, – невольно подумал Годлав. – Вечно он на всем выгадывал, сородичей во всем ущемлял, копил богатства. Зачем они теперь ему?»

И почему-то стало неловко и даже стыдно за те недоброжелательные слова, которыми он встретил Микелича с отрядом; надо было не тогда корить, а раньше приехать к нему в родовое поместье и потребовать получше вооружить своих воинов…

С тяжелым чувством Годлав вернулся на главную крепостную башню.

– Ну что, князь, кажется выстояли? – встретил его Дражко, поблескивая веселыми глазами. – Натиск слабеет, кое-где противник отступил. Скоро отхлынет повсюду.

– Ты так думаешь? – отстраненно ответил Годлав и подошел к краю башни. Поле боя было как на ладони. Действительно, саксы и даны поспешно бежали к своему лагерю, провожаемые победными криками защитников. Возле стены лежали кучи трупов, разломанные лестницы, проносились невесть как оказавшиеся здесь оседланные лошади.

Князь устало спустился прямо на помост.

– Дядя, посмотри на город, много пожаров?

– Да нет, всего два осталось. Но там копошатся люди, думаю, справятся.

– Слава богам. – Годлав сделал какое-то неопределенное движение руками. Потом собрался, тяжело встал, произнес: – Пусть объявят неприятелю, что можно убрать раненых и убитых. Да и нам надо заняться тем же самым…

Отступая, вражеские воины пытались отвезти назад таран, однако его колеса соскользнули с досок и глубоко увязли в рыхлой земле; охрана ушла, а следом разбежалась и прислуга. Тогда Годлав приказал открыть ворота, таран облили смолой и подожгли. Долго он дымил, распространяя вокруг горький, едкий дым.

Три дня враг отдыхал и собирался с силами. На четвертый день все повторилось в той же последовательности: сначала к крепости подошли лучники и начали засыпать ее защитников тучей стрел, а потом по лестницам полезли штурмующие. Но на сей раз к ним прибавились морские суда. Первый ряд их высадил несколько отрядов на пристани, где и завязалось ожесточенное сражение; второй ряд забрасывал стены и город камнями и горящими пиками. Защитники в ответ посылали огненные снаряды, и вот уже многие корабли запылали. Но врагам удалось захватить пристань, и они стали карабкаться по крутому берегу к крепостной стене. И в этот момент Годлав бросил против них свою дружину. С копившимися днями свирепостью и яростью дружинники по крутой обрывистой круче свалились на головы разрозненных данов и в короткой схватке уничтожили большинство их; лишь немногие успели спастись на кораблях, которые поспешили уплыть в море.

Это произошло так быстро, что противник не успел воспользоваться отвлечением сил на морском побережье и ударить усиленными подразделениями с суши. Годлав торжествовал победу.

– Еще одна такая победа, – возбужденно говорил он окружившим его старейшинам, – и враг уйдет от наших стен. Ему просто нечем будет воевать.

– Надо только поймать такой момент и умело им воспользоваться, – поддержал его Дражко.

Приступ между тем продолжался. Дважды приходилось бросать дружинников в опасные места и сбрасывать вражеских воинов со стены. Наконец натиск ослаб, противник стал выдыхаться.

– Смотри, князь, сейчас враг побежит от стены. Хорошо бы взять тебе конницу и ударить по ослабевшему, усталому врагу! Вихрем пронестись по лугу, редко кому удастся спастись за частоколом! – загорелся Дражко.

– Ты прав, дядя! – глаза Годлава лихорадочно блестели, он чувствовал, как жар из груди бросился в голову. – Прикажу своим дружинникам садиться на коней, а ты вели в нужный момент открыть ворота!

Он понял, что настал решающий момент сражения, тот момент, который может решить исход всей войны. Нечасто они, такие выгодные ситуации, возникают в ходе войны, и умелое использование дает решительную и быструю победу; не использовать их, значит совершить преступление перед своим войском и народом, а возможно, и проиграть всю кампанию.

И через некоторое время защитники увидели волнующую картину: на быстроногих откормленных конях выскочили из ворот княжеские дружинники, красиво развевались за плечами у них короткие разноцветные плащи, а спереди на белом скакуне скакал князь Годлав; пригнувшись к холке коня, он врезался в толпу бегущих врагов и наносил молниеносные удары направо и налево. Следом за ним рубились дружинники. Со стен раздавались радостные крики, люди махали руками, одеждой, потрясали оружием.