Славянская спарта - [67]

Нападеніе туровъ застало совсѣмъ врасплохъ черногорцевъ. Мирно Петровичъ, братъ князя Даніила и отецъ князя Николая, недаромъ прозванный «мечомъ Черногоріи», успѣлъ съ сотнею храбрецовъ пробиться въ Острогъ, и засѣвъ за стѣнами его, два раза опрокидывалъ отчаянныя нападенія Измаила-паши. Турки не разъ врывались во дворъ монастыря и рѣзались въ-рукопашную; даже помосты церкви были залиты кровью. Въ острожскомъ монастырѣ кончалъ въ это время свои геройскіе дни восьмидесятилѣтній старикъ, славный во всей странѣ сенаторъ Черногоріи и воевода Мартыничей, этихъ храбрѣйшихъ изъ черногорцевъ — попъ Иванъ Княжевичъ, еще сподвижникъ свято-почившаго Петра І-го, глубоко почитаемый и княземъ и всѣмъ народомъ; онъ лежалъ на смертномъ одрѣ, когда начался первый приступъ Измаила.

«За Бога! бейте турокъ!» — кричалъ онъ въ предсмертномъ бреду, и усиливаясь снять со стѣны холодѣвшею рукою. ружье, котораго тамъ не было, въ волненіи метался по постели.

Онъ не хотѣлъ умереть, пока не услышитъ радостной вѣсти о побѣдѣ своихъ юнаковъ. Приступъ былъ отбитъ, турки были прогнаны, и трупы ихъ устлали всѣ сваты Острожсвой горы… Старику объявили желанную вѣсть. Тогда онъ произнесъ утѣшеннымъ голосомъ: «Хвала Богу!», повернулся на другой бокъ и спокойно испустилъ духъ.

Черногорцы похоронили его въ монастырѣ, но, отбивъ послѣдними отчаянными усиліями второй приступъ и узнавъ, что на помощь Измаилу двигается цѣлая армія Омера-паши, увидѣли, что держаться больше нельзя; взявъ съ собою мощи св. Василія и наиболѣе цѣнныя церковныя вещи, они ночью покинули окровавленный монастырь и прошли, не замѣченные, мимо турецкихъ отрядовъ, съ трехъ сторонъ обложившихъ Острогъ.

На другой день турки, овладѣвшіе монастыремъ, откопали только-что похороненное тѣло геройскаго старца, оставившаго по себѣ среди нихъ такую грозную память, и, отрубивъ его мертвую голову, послали ее, какъ трофей побѣды, въ Подгорицу. Впрочемъ черногорцы отбили-таки потомъ голову своего славнаго воеводы и съ честью погребли ее въ родной землѣ.

Мартыничи, родина попа Ивана, не посрамили его старой славы и подъ предводительствомъ его молодого племянника, имѣя во всей дружинѣ своей только 500 воиновъ, покинутые измѣнившими сосѣдями своими пиперами, нѣсколько разъ отбивали аттаки Омера-паши и обратили въ полное бѣгство восьмитысячный отрядъ албанцевъ Османа-паши. Только послѣ трехъ отчаянныхъ приступовъ 12.000 отборнаго регулярнаго войска Омера, поддержанныхъ 18 орудіями, и послѣ рѣзни не на животъ, а на смерть, въ каждомъ переулкѣ, въ каждомъ домѣ своего родного селенья, храбрая горсть юнаковъ вынуждена была покинуть Мартыничи, спаливъ на прощанье свой хлѣбъ и жилища, даже не преслѣдуемая ошеломленными и напуганными турками.

Геройская защита Острога и Мартыничей рѣшила судьбу войны и вынудила впослѣдствіи Омера-пашу очистить Черногорію.

* * *

Возвращаться изъ Острога пришлось все-таки въ жаръ, потому что мы не хотѣли долго задерживаться въ монастырѣ. Лошадь моя, сейчасъ же по выѣздѣ изъ Доньяго, стала хромать такъ сильно, что сидѣть на ней сдѣлалось пыткою; да и не трудно было слетѣть съ нею вмѣстѣ въ пропасть, спускаясь съ кручъ по каменнымъ осыпямъ. Поэтому я спѣшился чуть не отъ самаго монастыря и, отдавъ свою лошадь байрактару, не мало этимъ обиженному, пошелъ внизъ пѣшкомъ гораздо быстрѣе лошадей, которыя постоянно отставали отъ меня. Жара была невыносимая, нотъ лилъ съ меня градомъ; цикады надоѣдливо; пилили свои цыркающія жестяныя ноты, изъ подъ каждаго камня, съ каждой вѣтви кустовъ. Колючіе кустарники цѣплялись на каждомъ шагу за платье, за руки, за ноги. Ежевика, по здѣшнему «купина» и «держи-дерево», мѣтко прозванное черногорцами «дрйча», — названіе, которое не мѣшало бы усвоить для этого растенія и намъ, русскимъ, — составляютъ главную придорожную растительность, покрывающую всѣ скаты горы, между рѣдко разбросанными деревьями. Гранатникъ, или шипакъ, какъ зовутъ его здѣсь, до сихъ поръ весь осыпанъ цвѣтомъ; ему гораздо болѣе подходило бы названіе не «шипака», а «купины», да еще «купины-неопалимой», потому что его цвѣты горятъ чисто какъ огонь среди темной зелени куста. «Драча» оправдала и надо мною свое названіе. Желая подражать черногорцамъ, которые въ своихъ пѣшихъ походахъ сокращаютъ путь, пересѣкая напрямикъ изгибы вьющейся улиткою горной дороги, я тоже вездѣ, гдѣ мнѣ казалось можно, спускался прямо по обрывамъ горы до ближайшаго поворота дороги, нерѣдко продираясь, конечно, черезъ кусты и камни. И вотъ въ одномъ злополучномъ мѣстѣ проклятая «драча» такъ основательно запустила въ нижнія части моей одежды свои желѣзные когти, что разодрала ихъ на-двое сверху до низу и поставила меня въ самое плачевное положеніе, такъ какъ весь багажъ нашъ былъ въ Богетичахъ и на дорогѣ перемѣнить уничтоженный костюмъ было рѣшительно нечѣмъ. Я вспомнилъ, однако, въ своему утѣшенію, что и старый нашъ путешественникъ по Черногоріи, Ег. П. Ковалевскій, тоже жаловался на драчу и также страдалъ отъ нея, какъ и я.

«Наши сапоги были изорваны торчащими камнями, а платье повсюду вьющимся драчемъ», — сообщалъ онъ, описывая именно свой переходъ изъ Цетинья въ Острогъ, который онъ считалъ «невыразимо тягостнымъ», находя, что даже и въ тѣхъ немногихъ мѣстахъ, «гдѣ можно сѣсть на коня», грозитъ опасность слетѣть вмѣстѣ съ нимъ въ стремнину или грянуться о камень…