Славянская спарта - [14]
Голы и грозны не только горы видной вдали Кривошіи; весь, лѣвый берегъ залива, начиная отъ устья рязанской бухты — одна, громадная стѣна голыхъ хребтовъ, цѣликомъ опрокинувшихся внизъ головами въ глубокіе омуты залива и погрузившихъ его этимъ колоссальнымъ отраженьемъ своимъ въ какую-то таинственную темнозеленую полутьму; только лѣсистая пирамида Кассана весело выдѣляется своими зелеными кудрями и пестрыми домиками Перасто на этомъ мрачномъ фонѣ сѣрыхъ горъ.
Оглянитесь на правый берегъ — тамъ иная картина: тамъ, все зеленыя, мохнатыя отъ лѣсовъ пирамиды горъ, въ упоръ освѣщенныя солнцемъ и оттого, кажется, еще болѣе яркія и веселыя… Съ макушки первой горы пристально смотрятъ черезъ верхушки деревьевъ на устье пролива, на выходъ изъ бухты Ризано, на самый городокъ Перасто, лежащій какъ разъ напротивъ, — пушки двухъ, съ иголочки новыхъ, австрійскихъ фортовъ…
Но въ радостной картинѣ солнечнаго дня, голубяхъ водъ, зеленыхъ лѣсовъ — и эти гнѣзда смерти, забравшіяся подъ облака, кажутся живописными и милыми.
А отъ сосѣдней съ ними горы просто глазъ не оторвешь. Тамъ тоже взобрались высоко на обрывы скалъ ярко освѣщенные малочисленные домики Горнаго-Столива, въ то время какъ Дольній-Столивъ тѣснится своими бѣдными жильями у подножія тчзй же черной громады, совсѣмъ близко къ водѣ.
Деревеньки и сади вообще опоясываютъ почти сплошь, будто разноцвѣтнымъ поясомъ, подножія горныхъ массъ, обступившихъ здѣсь съ обѣихъ сторонъ прекрасный голубой заливъ. Вотъ онъ вдругъ поворачиваетъ уже не узкимъ проливомъ, какъ прежде, а всею своею привольною ширью — рѣзво на югъ, врѣзая мимоходомъ далеко въ толщи горъ хорошенькую бухточку между Перасто и селомъ Добрбтою… Теперь уже это послѣдній заворотъ парохода въ Каттаро, которое открывается, наконецъ, въ глубинѣ залива, на крайнихъ предѣлахъ его. Капитанъ нашъ считаетъ отъ Пунто д'Астро до Каттаро всего 25 верстъ по русскому счету; такова длина чудной Бокки Каттарской, этого Босфора Адріатики. Все время идемъ мы впередъ, шли сначала въ сѣверу, потомъ въ востоку, потомъ опять къ сѣверу, потомъ опять въ востоку, и вотъ теперь, оказывается, идемъ уже прямо къ югу, словно на встрѣчу самимъ себѣ… До того капризны и рѣзки изгибы каттарскихъ плесовъ…
И чѣмъ дальше, чѣмъ ближе въ Каттаро, тѣмъ все могучѣе и грознѣе дѣлается красота горъ. Отъ Перастской бухты пароходъ нашъ уже бѣжитъ въ суровой тѣни титанической черносѣрой стѣны, подпирающей облава небесныя. Стѣна эта загораживаетъ намъ здѣсь полнеба, она не даетъ ни одному лучу солнца пролить свой живительный золотой дождь на городки и деревеньки противоположнаго праваго берега. Стѣна эта тянется на цѣлыя версты, нигдѣ не разступаясь и не отступая, такая же сѣрая, такая же голая, такая же мрачная и неприступная отъ Перастской бухты до самаго Каттаро… Глядишь съ жуткимъ чувствомъ съ палубы своего низенькаго пароходика на эти первозданныя громады, уходящія въ небо, и кажешься самъ себѣ вмѣстѣ съ пароходомъ своимъ такою жалкою мошкою, копошащеюся у пяты этихъ каменныхъ исполиновъ; и самый заливъ, въ сущности еще очень широкій, по сравненію съ отѣнившими его колоссальными хребтами, невольно представляется какимъ-то узенькимъ водянымъ корридоромъ, обставленнымъ высокою стѣною…
— Это Черная-Гора! — какимъ-то словно обробѣвшимъ, стихшимъ голосомъ говоритъ мнѣ нашъ спутникъ австріецъ Вагнеръ, указывая рукою налѣво.
— Видите, это Черная-Гора! — крикнулъ мнѣ по-славянски сверху съ своего мостика капитанъ бокезецъ, и его черные глаза, и все его смуглое, сухое лицо вдругъ засверкали какихъ-то радостнымъ и самодовольнымъ огнемъ.
Такъ это, наконецъ, Черная-Гора!..
Я смотрѣлъ на нее съ безмолвнымъ благоговѣніемъ, недавно воспитаннымъ во мнѣ страстною симпатіею къ этому родному намъ племени сказочныхъ героевъ и богатырей, изумительнымъ образомъ уцѣлѣвшихъ на порогѣ ХХ-го столѣтія среди изнѣженной цивилизаціи современной Европы…
Такъ вотъ она, славная Черная-Гора! Привѣтъ тебѣ и земной поклонъ за доблести твои…
Титаническая каменная броня, одѣвающая молодецкую грудь. Черногоріи, со стороны, обращенной къ врагу, — служитъ на своемъ верхнемъ гребнѣ и оффиціальною границею между австрійскою имперіею и княжествомъ черногорскимъ. Объ этомъ свидѣтельствуютъ въ краснорѣчивомъ безмолвіи вдругъ забѣлѣвшій тамъ наверху австрійскій фортъ и казарма австрійскихъ пограничныхъ жандармовъ, стерегущихъ рубежъ земли цесарской…
Но «орлы» Черной-Горы не стѣсняются жандармами и пушками. Ихъ черныя струки свободно бродятъ по козьимъ тропамъ, этихъ головокружительныхъ высей, въ которыхъ они чувствуютъ себя какъ рыба въ водѣ, и въ былыя времена они уже не разъ — нельзя сказать — сбѣгали, а просто слетали съ своихъ дикихъ неприступныхъ утесовъ, сливались съ нихъ быстро и дружна внизъ, какъ волны горнаго водопада, и являлись какъ снѣгъ на голову среди перепуганныхъ жителей Бокки, гомерически-могучіе, гомерически-смѣлые, круша и руша передъ собою тогда еще дряблую австрійскую силу.
Все подножіе Черной-Горы, какъ и другихъ горныхъ береговъ Бокки, одѣто внизу садами оливокъ, смоковницъ, орѣховъ, усѣяно деревеньками и хуторками. Тутъ Мота, Доброта и много другихъ селъ, а противъ нихъ на правомъ берегу большое красивое мѣстечко Перчань. Добрбта — одно изъ самыхъ богатыхъ селеній Бокки; ея большіе двухъ-этажные каменные дома придаютъ ей видъ изряднаго городка. А такъ какъ жители ея не православные, а все католики, то въ прежнее время, когда между Австріей и Черною-Горою то-и-дѣло возникали пограничныя ссоры и столкновенія, — набѣги черногорскихъ юнаковъ прежде всего обрушивались на голову злополучныхъ добротянъ, — этихъ самыхъ близкихъ и самыхъ заманчивыхъ по зажиточности своей сосѣдей безплодной и бѣдной Черной-Горы, все-таки болѣе щадившей своихъ единовѣрцевъ…
Воспоминания детства писателя девятнадцатого века Евгения Львовича Маркова примыкают к книгам о своём детстве Льва Толстого, Сергея Аксакова, Николая Гарина-Михайловского, Александры Бруштейн, Владимира Набокова.
Воспоминания детства писателя девятнадцатого века Евгения Львовича Маркова примыкают к книгам о своём детстве Льва Толстого, Сергея Аксакова, Николая Гарина-Михайловского, Александры Бруштейн, Владимира Набокова.
За годы своей деятельности Е.Л. Марков изучил все уголки Крыма, его историческое прошлое. Книга, написанная увлеченным, знающим человеком и выдержавшая при жизни автора 4 издания, не утратила своей литературной и художественной ценности и в наши дни.Для историков, этнографов, краеведов и всех, интересующихся прошлым Крыма.
Евгений Львович Марков (1835–1903) — ныне забытый литератор; между тем его проза и публицистика, а более всего — его критические статьи имели успех и оставили след в сочинениях Льва Толстого и Достоевского.
Монография двух британских историков, предлагаемая вниманию русского читателя, представляет собой первую книгу в многотомной «Истории России» Лонгмана. Авторы задаются вопросом, который волновал историков России, начиная с составителей «Повести временных лет», именно — «откуда есть пошла Руская земля». Отвечая на этот вопрос, авторы, опираясь на новейшие открытия и исследования, пересматривают многие ключевые моменты в начальной истории Руси. Ученые заново оценивают роль норманнов в возникновении политического объединения на территории Восточноевропейской равнины, критикуют киевоцентристскую концепцию русской истории, обосновывают новое понимание так называемого удельного периода, ошибочно, по их мнению, считающегося периодом политического и экономического упадка Древней Руси.
Эмманюэль Ле Руа Ладюри, историк, продолжающий традицию Броделя, дает в этой книге обзор истории различных регионов Франции, рассказывает об их одновременной или поэтапной интеграции, благодаря политике "Старого режима" и режимов, установившихся после Французской революции. Национальному государству во Франции удалось добиться общности, несмотря на различия составляющих ее регионов. В наши дни эта общность иногда начинает колебаться из-за более или менее активных требований национального самоопределения, выдвигаемых периферийными областями: Эльзасом, Лотарингией, Бретанью, Корсикой и др.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Пособие для студентов-заочников 2-го курса исторических факультетов педагогических институтов Рекомендовано Главным управлением высших и средних педагогических учебных заведений Министерства просвещения РСФСР ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ, Выпуск II. Символ *, используемый для ссылок к тексте, заменен на цифры. Нумерация сносок сквозная. .
В книге П. Панкратова «Добрые люди» правдиво описана жизнь донского казачества во время гражданской войны, расказачивания и коллективизации.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.