— Господа, господа, не ссорьтесь! — воскликнул пастор Бикфорд, который пробегал мимо прихрамывая, потому что две лапы у него были заняты двумя томиками Библии, отпечатанными на пластике, специально для первопроходцев. Останемся друзьями, господа, останемся друзьями! У нас ведь у всех по-прежнему одинаковый мозг! И какой бы странный вид ни приняли наши конечности, это ведь все те же руки, верно? И наши голосовые связки никуда не исчезли! Какие тут еще нужны доказательства того, что нас хранит Святое Провидение? На нас возложен священный долг, и мы…
— Прекратите вы когда-нибудь, пастор, тыкать мне в глаз вашим пищеводом? — проревел Хорас Мак-Клар.
— О, прошу прощения!
— Кстати, руки, а точнее, пальцы, у нового поколения уже исчезают, заметило существо вроде паука, бегущее рядом с Хорасом Мак-Кларом, в котором тот с трудом узнал своего бывшего научного консультанта Майка Капровица.
— Это вредные и беспочвенные слухи! — воскликнул пастор Бикфорд. Главное — сохранить в целости нашу веру в человека… Важна не внешность, какой бы она ни была, а душа, ведь это в нее Бог вдохнул жизнь…
— Кстати, еще никто не доказал, что исчезновение рук и интеллекта положит конец свободному миру, — заявил розовый краб, который, зажав клешнями портрет Линкольна из нержавейки, пробивал себе дорогу между другими первопроходцами, расталкивая всех подряд без всякого почтения к ближним. — Мы еще и не такое видали!
Хорас Мак-Клар уже собрался угостить его в ответ какой-нибудь колкостью, но вдруг почувствовал под брюшком приятную прохладу, которая его мгновенно успокоила: он добрался до воды. Для начала он лениво поплыл. Билли, естественно, исчез. Хорас Мак-Клар взглянул вокруг с некоторой опаской: тут было множество странных и довольно подозрительных существ. Передовые представители русских могли спокойно похитить малыша, чтобы подвергнуть идеологической обработке. С другой стороны, было все же маловероятно, что им удалось бы подобраться так близко к американскому побережью. Он вынырнул на поверхность и рассеянно сглотнул пару мух. В голове у него разлилась блаженная легкость; он медленно погрузился в ил и поддался приятной и целительной истоме.
* * *
— И в любом случае не позволяйте ему есть мух, — сказал доктор, выходя из комнаты больного. — Вряд ли это ему полезно. И не оставляйте его в ванне больше чем на десять минут. Если вы его там оставите, он уже никогда не захочет выходить. Если позвонят из Белого дома, объясните, что у пациента кризис и что сейчас невозможно предсказать, к каким последствиям это приведет и когда…
— Такой выдающийся человек! — вздохнула медсестра. — И занимал такой ответственный пост… Что мы скажем его жене?
— Скажите, что его организм переживает тяжелый кризис, но у нас есть надежда. Ему может стать лучше самое раннее дней через пятнадцать. Эти внезапные трансформации почти всегда тяжело сказываются на психике. Кстати, попросите доктора Стайна уделить мне сегодня минутку. У меня снова пробивается чешуя на левом боку, и, я думаю, надо принять какие-то меры. Еще скажите ему, что у номера пятьдесят шесть очень тяжело идет линька: смещение плавников и преждевременное, на мой взгляд, отвердение панциря очевидно, потребуется операция.
— Ну и времена! — прошептала сестра.
— Да уж, — ответил доктор, — у папочки кончилось терпение.
