Сладость губ твоих нежных - [28]

— Хорошо. Но сначала мы её с Надеждой Васильевной накажем, и ты должна будешь на это посмотреть. Жди около сарая, а когда мы придём, ты входи за нами. Там есть дверь в подпол, а в двери дырка. Только чтобы никто тебя не видел, и Надежда Васильевна тоже. Поняла?

В сарае темно и сыро. Сквозь отверстие в крыше где-то около одного из углов, течёт дождевая вода, барабаня по старой канистре. Катя отыскивает в закрывшейся двери дыру и прижимается к ней глазом. За дверью короткая лестница и маленькое помещение, в котором свалены какие-то доски и кирпичи. У стены стоит Зина, которая заметно побледнела за прошедший день, она стучит зубами от холода, пряча руки под ватник. Ольга Матвеевна ставит керосиновую лампу на штабель досок. Надежда Васильевна тоже что-то ставит на пол.

— Что, холодно? — говорит она. — Сейчас согреешься. Раздевайся.

— Зачем? — спрашивает Зина.

— Раздевайся, тебе говорят! — прикрикивает Надежда Васильевна.

Зина начинает раздеваться.

— Всё снимай, догола, — говорит Ольга Матвеевна.

Зина снимает одежду и складывает её на доски, дрожа от холода. Катя уже видела её голой в бане, но сейчас Зина выглядит словно похудевшей, тело покрыто пупырышками и напряжено.

— Ватник постели на пол и ложись. Спиной, — велит ей Ольга Матвеевна.

Зина опускается на пол. Надежда Васильевна становится на колени со стороны её головы.

— Руки, — говорит она и связывает сложенные руки Зины её снятыми колготками, потом подхватывает ноги девочки под коленями, закидывает их к голове, и разводит в стороны, крепко держа руками. Ольга Матвеевна поднимает с пола чайник. Когда она выносит его на свет, становится видно, что из носика валит густой пар. Зина судорожно дёргается и орёт, ещё раньше, чем струя кипятка начинает литься между её закинутых назад ног. Пар ударяет в тело девочки и разбрасывается во все стороны. Зина крутится и вопит дико, как разрезаемое пилой стекло. Катя видит, как закатываются её глаза, как напрягается горло от истошных воплей. Катя дрожит и зачем-то закрывает рукой себе рот. Она представляет себе, как кипяток затекает Зине внутрь.

— Мамочка, мамочка! — верещит Зина на мышиных частотах, бешено елозя спиной по полу, зад её дёргается, ошпариваемый кипящей струёй, Надежда Васильевна с трудом удерживает тело девочки в нужном положении.

— А, уже не холодно? — хохочет Ольга Матвеевна, опять наклоняя чайник. — Жарко стало? Кипяточек-то крутой! Кричи, кричи, всё равно никто не услышит.

— Мамочка, мамочка! — захлёбываясь, орёт Зина, мотая головой. — Ой не надо, не надо, пожалуйста! — она не успевает выговаривать слова, они захлёбываются и прерываются у неё во рту, переходя в щенячий вой.

Кипяток плещет на неё, выбивая пар, сидящая на корточках Ольга Матвеевна закусывает губу в улыбке, исступлённо дыша сквозь зубы, и Зина снова переходит на звенящий металлический визг.

— Ольга! Ты видишь, как у неё всё уже!.. — вскрикивает Надежда Васильевна, рванувшись на месте и ещё плотнее прижимая руками расставленные ноги бьющейся девочки коленками к полу. — Ты посмотри, Ольга!

— Ладно, хватит, — цедит сквозь зубы Ольга Матвеевна и ставит чайник на пол. Она вынимает что-то из-за пазухи и, оперевшись на одну руку, наклоняется к Зине и суёт ей это другой рукой в разинутый визжащий рот. Раздаётся страшный грохот, Надежда Васильевна дёргается в сторону и припадает на руку, отпуская ноги Зины, которые медленно валятся набок. Зина больше не кричит. Из-под головы её выползает на пол тёмная лужа.

— Видишь, как всё просто, — говорит Ольга Матвеевна. — Бах и готово. Как гвоздь в доску.

Надежда Васильевна глядит на повернувшуюся набок Зину и отряхивает себе пальцами юбку.

— Что, брызнуло? — спрашивает Ольга Матвеевна. — Вроде же вниз пошло. Рано я её, да? Уж очень кричала сильно.

— В лесу зароем?

— Потом. Пусть пока тут полежит. Ты иди, Надь, я приберу всё. Спокойной тебе ночи.

— Спокойной ночи, — отвечает Надежда Васильевна. — Давай, чайник отнесу.

Её сапоги бухают в ступени, плечо — в дверь, которая со скрипом отъезжает в сторону, застревает на полпути, с приглушённым матом Надежда Васильевна свергает на своём пути какой-то дощатый хлам и вываливается во двор, где темнота кажется светлее от крупчатых звёзд и молодого месяца среди них, и откуда доносится визг передравшихся на вечерней сходке у сортира девчонок.

— Слышь, Котова, вылезай, — окликает Ольга Матвеевна из подпола. — Иди сюда. Иди, я кому сказала!

Катя выбирается из-за двери, переступая ногами через деревянный лом. Зина лежит на том же месте, прикрытая собственной бурой кофтой, спиной к двери, Ольга Матвеевна стоит рядом с ней, отряхивая сапоги от накопившейся в подполе грязи. Пахнет сыростью и крысиным помётом.

— Иди-иди, погляди на свою подружку, — улыбается она Кате. — Пока не погнила. А она здесь быстро гнить начнёт, — продолжает она, заботливо очищая скомканной Зининой юбкой сапог, — сыро. На ней тут и грибы вырастут.

Катя спускается с лестницы, искоса глядя на неподвижное тело Зины. Кофта доходит ей с одной стороны до согнутого затылка, едва прикрытого стрижеными тёмно-рыжими волосами, сбитыми набок, так что прижатое листообразное ухо теперь совершенно обнажено, а с другой — до начала поджатых бёдер, а голые икры Зины лежат прямо в грязи. Подойдя поближе, Катя замечает, что в волосы Зины замешалась густая тёмно-багровая масса.