Сладкий роман - [67]

— А я?

— Фрау имеет цвет «коньяк».

— Если у меня «коньяк», то у господина «оранжад», — категорически завершила я спор.

Мы купили бежевый, слегка мешковатый, костюм и светлые брюки с пуловером, в чем я и вывела Майкла на улицу, придерживая пакет с его джинсами и новыми вещами. Уже по пути, заглядевшись на витрину, вернулась, игнорируя сопротивление кузена, и приобрела спортивную сумку, куда были засунуты джинсы, покупки, а также мой шерстяной жакет, прихваченный для вечера, который я наметила провести на открытом воздухе.

Но до вечера было ещё далеко, а сопровождать Майкла в музей мне совсем не хотелось. Пообещав, что в следующий его приезд мы основательно прочешем все венские художественные достопримечательности, я затянула Майкла в прохладный сквер. С приятной усталостью заезжих туристов мы расположились на удобной скамейке в тени большого платана. Рядом в цветнике разбрасывала водяные веера крутящаяся брызгалка, над которой повисла милая, какая-то игрушечная, радуга. Мимо нас с шумом пронеслись подростки на роликах и вновь обрушилась тишина — с шелестом капель, птичьим пересвистом и отчетливым детским лепетом играющих поблизости малышей. Две шести-семилетние девочки что-то настойчиво объясняли мальчишке с велосипедом на прелестном, легком венском диалекте. Потом одна из них пышноволосая худышка, ринулась по аллее, прижимая к груди четырехцветный мяч. Ноги в белых гольфах и кожаных сандалиях едва касались гравия малышка летела сквозь золотисто-зеленую тень и солнечные зайчики прыгали в её длинных развевающихся прядях. У меня заняло дух от какого-то давнего воспоминания, которое никак не хотело проявляться, а лишь заставляло тревожно колотиться сердце. «Боже! Как хорошо быть девочкой, легконогой, доверчивой, радостной… Как весело бежать в майской свежести, в алмазных брызгах и солнечной пыли, в кудряшках, веснушках, в неведении и предчувствии, неся перед собой, подобно этому пестрому мячику, свою такую бесконечно долгую, так много обещающую жизнь…»

Пальцы Майкла коснулись моего локтя:

— Какая летучая девочка, вон та, промчавшаяся с мячом. У меня такое чувство, что я подсмотрел кусочек твоего детства… Ты точно так же носилась по аллеям какого-то весеннего парка, не замечая восторженно следящих за тобой старческих глаз. Нет, умиленно. Есть такое слово?

— Да, носилась. Но, кажется, я всегда, от самого рождения, ощущала какую-то свою особенность. Мне нравилось, когда мной любовались и поглядывали в мою сторону.

— В тебе уже сидела актриса. Но детям, думаю, вообще свойственно ощущать свою исключительность. До того несчастного момента, пока в полный голос не завопят комплексы… Я тоже очень нравился себе, ощущая смелость, силу, доброту и ещё нечто… нечто отличающее меня от других. Какое-то иное умение видеть, слышать… — Майкл встряхнулся, отгоняя воспоминания. Впрочем, это быстро прошло. Вундеркинд Микки стал заурядным неудачником. Только это опять тема для вечернего чаепития в нашем поместье…

— Как и то, что куколка Дикси и не заметила как повзрослела и проскочила мимо своего счастья…

Я поднялась, накидывая на плечи жакет.

— Нам пора. У меня совершенно удивительные планы на сегодняшний вечер. — Я загадочно улыбнулась и предупредила Майкла. — Только, чур, не занудничать и не думать о грустном. Играем водевиль.

Это я внушала скорее себе, потому что содрогалась от брезгливости при мысли о шпионящей за нами скрытой камере. Накануне я сообщила Солу, что намерена повести кузена в Гринцинг. Он обещал «сесть на хвост» у остановки автобуса, поднимающегося в гору ровно в шесть часов. До этого места мы мирно тащились на трамвае № 38, старом, вольяжном, полном трезвона и веселых бликов на темном полированном дереве.

Майкл вертел головой по сторонам и на его подвижном лице отражалась сложная гамма чувств от восторга до сожаления.

— У тебя кислый вид. Укачивает в венских трамваях?

— Мне жаль тех, кто должен ездить на других.

— А также российских путешественников, не посещавших Гринцинг, подхватила я, давно решившая потрясти Майкла. — Мы, счастливчики, весь вечер будем скорбеть и о них.

До появления Сола оставалось полчаса и мне почему-то до тошноты не хотелось подыгрывать ему. В конце концов, я почти уже богатая женщина и могу расторгнуть договор с «фирмой». Завтра же займусь этим. А сегодня придется подчиниться, тем более, что ничего кроме невиннейшей дружеской встречи Сол не увидит, какую бы чуткую аппаратуру он ни настроил.

Я повезла Майкла в Гринцинг — район фешенебельных вилл и кабачков молодого вина, разбросанных на покрытых лесом, садами и виноградниками холмах. Мы поднялись на автобусах довольно высоко к смотровой площадке, с которой открывался вид на вечернюю, раскинувшуюся в голубоватой дымке Вену. Темная лента Дуная причудливо пересекала город. Прямо от террасы полого спускались вниз кустистые заросли, полные распевшихся птиц.

— А это и есть Венский лес, — показала я на темнеющие внизу кроны могучих деревьев.

— Как? Тот самый? — Он просвистел первые такты известного вальса, того, что в фаэтоне, несущемся по голливудскому павильону, насвистывал Шани в старом фильме «Большой вальс». Свистел Майкл классно и на нас с улыбками засмотрелись толпящиеся у парапета туристы.