Сладкий перец, горький мед - [10]

Тем временем интерес к персоналкам у народа рос, как на дрожжах. Каждый мало-мальски обеспеченный человек считал теперь самым необходимым предметом домашнего обихода именно компьютер. Вовке тоже очень хотелось иметь такую игрушку, но ведь стоила подобная вещица изрядно. Но недаром говорят — голь на выдумку хитра, и выход был найден. Прикинув предстоящие расходы и подзаняв необходимую сумму, Вовка купил отдельно винчестер, материнскую плату, компьютерную память, видеокарту и прочие комплектующие и самостоятельно собрал первый в своей жизни компьютер. И машинка заработала! Таким образом удалось сэкономить на приобретении желанной техники некоторую сумму. И Вовка задумался.

Мозги у него были устроены, как надо, и выводы напрашивались сами собою. Курьерство в газете было забыто. Теперь он зарабатывал гораздо более интересным образом и более существенные суммы.

Сначала собирал компьютеры на заказ друзьям, знакомым, и друзьям знакомых. Потом, подписав на это дело Витьку Худого, организовал небольшую фирмочку по сборке компьютеров. Сначала собирали то у Чудаковых, в той самой бывшей Сашкиной комнате, то у Худого в общаге. Собранные машины поставляли в магазин, а там уж их продавали, как "фирменные". Через несколько месяцев, к бесконечной радости Чудаковых, у Вовки появились деньги на аренду мастерской, и закрутилось… Процесс зарабатывания денег настолько захватил Дрибницу, что уделять время посещению лекций становилось все труднее. Но все же институт он не бросал. Что-то изучал самостоятельно, ради другого приходилось бросать любимую работу и высиживать на лекциях, но, так или иначе, Вовка и в учебе, и в бизнесе уверенно продвигался вперед.

Вот только на Нахаловку времени почти не оставалось. И на Таню. Но он не забыл ее. Дня не проходило без воспоминаний о чудесной девочке с глазами цвета осоки. Ни одной ночи — без мечтаний о том, как когда-нибудь, и уже скоро, он подъедет к ней на собственной иномарке и пригласит покататься.

Патыча больно ранили Танины слова. Он был глубоко потрясен ее отказом. Собственно, он не планировал ни объяснения в любви, ни предложения руки и сердца. Все это произошло совершенно спонтанно. Ведь, объявив ей о своей любви, он сам был шокирован. Он слышал свои слова как бы со стороны, словно и не от него они исходили. Он ее любит?! Разве может он любить? Да еще ее, маленькую соплюшку? Удивительнее всего было то, что он, пусть и с крайней степенью изумления, но вынужден был констатировать, что таки да. Да, он действительно любит Таньку. Как же так произошло? Ведь она ему и даром не нужна была, так, пристал к пацанке по пьянке, и нарвался на отказ. Гордыня заела, ведь не привык к отказам. Стал добиваться своего, да и сам не заметил, как влюбился. Да так, что белый свет не мил. А она, эта соплюшка зеленая, вместо того, чтобы рыдать от счастья после его предложения, так унизила в ответ, назвав "никем".

Сначала хотелось вновь отхлестать по щекам непокорную девчонку, даже нет, за такие слова убить мало! Но вовремя вспомнил, к чему уже привел подобный опыт. Сдержался, ушел молча. А позже стал анализировать.

Занятие это было для Патыча непривычным. Собственно, он и слова-то такого не знал. Просто стал обдумывать ее слова. Почему она так сказала? Это он — "никто"? Это у него имени нет?!

А ведь и правда, получается, что нет. Все друзья, да и не только друзья — все мало-мальски знакомые называли его Патычем. Он и сам уж плохо помнил, откуда взялось это прозвище. Еще маленьким назвался своим друзьям полным именем — Алексеем Пантелеевичем. Да то ли сам плохо выговорил, то ли пацаны в силу совсем уж малого возраста так произнесли, но получился он не Пантелеевичем, а Патилевичем, что вскоре было попросту сокращено до Патыча. И с тех пор только мать звала его Лешей. Других родственников у Патыча не было — ни отца, ни бабушки, ни тетки какой захудалой. Только мать-инвалид, полупарализованная шестидесятитрехлетняя старуха. Она родила-то его в сорок три, когда похоронила уж надежду выйти замуж. Родила, как говорят, "для себя", нисколько не заботясь, сможет ли поднять сына материально и физически. Не потянула ни так, ни этак…

Лешке всегда было ужасно стыдно перед одноклассниками, когда мать приходила в школу. Сначала все думали, что это — его бабушка, и никак на нее не реагировали. Но когда одна разъяренная, и надо сказать — небеспочвенно, мамаша на родительском собрании возмущенно спросила:

— Это Вы — бабушка Карпова? Так вот, я Вас предупреждаю, если Вы не научите своего внука нормально обращаться с девочками, я научу его сама. Но своими методами! Потом не обижайтесь. И родителям его передайте…

— Я его мама.

Возмущенная мамаша вмиг заткнулась. Но Лешке это облегчения не принесло, ведь теперь все одноклассники стали дразнить его "престарелым внуком". Вот тогда-то он и научился драться по-настоящему…

Когда Лешке было двенадцать лет, мать разбил инсульт. В интернат его не отдали, и он остался нянечкой при парализованной матери. В школу практически не ходил, боясь оставить мать одну. Ведь ни воды без его помощи попить не могла, ни в туалет сходить… Учителя Лешку жалели, ставили тройки, чтобы не оставлять парнишку на второй год.