Сладкая жизнь эпохи застоя - [47]

Поэтому перед горой всегда люди толпятся. Спорят, обсуждают, руками размахивают, как правильнее жить, вопрос решают. Мимо них смельчаки — с разбегу на гору, мимо них ецы — с глазами странно блестящими, мимо них осторожные — со всем своим снаряжением, а они все стоят, и все жарче их спор разгорается. Может, что и решат. Сомнительно только.

Мебель

Сначала она превратила меня в стул. Удобный предмет и места много не занимает. Но я не соответствовал комплекту. Как она ни билась, и форма, и цвет отличались от других стульев разительно. Кроме того, оказалось, что во мне есть много всякого разного, и это всякое разное пробивалось наружу, дырявя обивку.

Тогда, подумав, она сделала из меня шкаф. Шкаф получился большой, солидный. Он смотрелся неплохо, но был слишком велик для квартиры. Пришлось заняться обменом. Приплатив, она переехала. В нашей новой квартире была комната с нишей. Ниша оказалась как раз для меня. Через неделю я просто не понимал, как мог жить прежде где-то еще. Жена тоже казалась довольной: я не только не портил комнату, но даже ее украшал. Подруга жены была в этом уверена. «Молодец, Римуля, — сказала она, — так удачно, и все своими руками!» Они улыбались, и я тоже улыбался из ниши.

На первых порах огорчало немного, что нельзя погулять. Но потом стало понятно, что это идет на пользу работе. Я стал работать вдвое быстрее, чем раньше, и понимал, что обязан успехом своему превращению. Поняв это, я почувствовал благодарность к жене. Смешно и стыдно было мне вспоминать, как поначалу я противился ее идее, как неспособен был взглянуть на дело с нужной стороны. Но больше ошибок не будет, сказал я себе. Теперь, когда стало понятно, что она видит зорче и дальше, я приму без дискуссий любое ее предложение. Но оказалось, что все не так просто: во мне еще оставалось немало упрямства.

Как-то летом жена вернулась домой очень веселая. «Придумала, куда ставить компот, — сказала она. — На маленькой полочке, слева, у тебя одно барахло. Его можно выбросить, полочку выпилить, и трехлитровые банки прекрасно встанут на ту, что пониже». Я подумал сначала, что это шутка. «Ха-ха-ха, — сказал я, — пару ребер долой — и есть место для банок. Ты у меня юмористка». Но она не шутила. «Компот хранить негде, — сказала она. — Не согласишься, останешься без компота». Я промолчал. Я не мог сразу вспомнить, что лежало на маленькой полочке, но я твердо знал, что там есть что-то важное. Так я ей и сказал. Жена распахнула дверцу, сгребла с подлежащей уничтожению полки все, что там было, и потрясла у меня перед носом. «Ну и как? Это нужно тебе для работы? За это дадут хоть копейку?» «Нет, конечно», — ответил я тихо. «Ну, так что ты упрямишься? Раз в жизни мог бы хоть чем-то помочь! Я, кажется, на тебя сил трачу немало!» Она вышла и хлопнула дверью, я понимал, что не прав, но все еще не сдавался. И вот тут-то пришла подруга жены Ритуля. «Как ты можешь! — всплеснула она руками. — Расстроил Римулю почти до слез. А она ведь сокровище! Ценить ее нужно, ценить!» Она вынула из кармана платочек и заплакала, а я понял, что я хоть и шкаф, но скотина. Мысль была тяжела: я же всегда считал себя мягким, интеллигентным. «Ну хорошо, — сказал я, — хорошо, делайте все, что считаете нужным». И в тот же день банки с компотом разместились со всеми удобствами. Оставалось еще даже место. «Сделаю перцы, — сказала жена, — видишь, как все удачно!» И на радостях она приготовила соус тортю из грибов и орехов. Этот соус умеет готовить только она.

Мало-помалу я ко всему приспособился замечательно. Порядок на полках и в ящиках благодаря жене был всегда идеальный. Утром и вечером Римуля открывала дверцы на пятнадцать минут, и я дышал полной грудью. Ниша помещалась как раз напротив окна, так что я мог видеть деревья и даже птиц. Это было удачно, потому что я очень люблю природу. Читать я мог теперь и в темноте, писал на машинке, которая стояла на моей же полке, справочники и словари располагались одним уровнем ниже. Я был очень компактно, удобно устроен. Время шло. Деревья за окном то сбрасывали свою листву, то снова одевались ею. Раз пять земля покрывалась снегом и раз пять очищалась от снега. Вышла в свет моя книга. Я был ею доволен. Это была не какая-то скороспелка. В результате долгих усилий появилась солидная и надежная монография. «В книгу вложено столько труда, что, можно подумать, автор, работая, ни на минуту не покидал своей комнаты, не отвлекался решительно ни на что, — написал рецензент о книге. — Исследование, безусловно, надежно, оно будет служить солидным подспорьем для всех, кто возьмется за тему в будущем. Жаль, конечно, что работе не хватает воздуха, доказательствам — яркости, а стилю присуща определенная деревянность». Так было сказано в черновом варианте рецензии. В окончательную редакцию не попали ни воздух, ни дерево, но мне донесли, я очень расстроился. «Либо — либо, — говорил я, — или ты сидишь и работаешь, или порхаешь и потчуешь всех хороводом идеек, которые носятся в голове на просторе. То и другое одновременно — немыслимо. Это, в конце концов, даже ребенку понятно». «Немедленно успокойся, — сказала жена, — смотри, бок покоробился. А говорить тут решительно не о чем. Как можешь, так и пишешь. Главное, что стоишь на месте и вместительность неплохая».