Сладкая женщина - [40]

Она поднялась по заплеванным ступенькам. Какой-то совершенно пьяный мужчина дал ей дорогу. Аня крепче придержала свою сумочку и вошла в магазин.

Как ни людно здесь было, но она сразу увидела, что Тихона нет. Уже хотела повернуться и уйти, но в голову пришла мысль: надо взять для него. И она шагнула к прилавку.

— Опоздала! — сказал ей кто-то. — Кончилась!..

— Никакой нет? — испугавшись, спросила Аня.

— Почему никакой? Дорогая есть. А дешевенькая кончилась!.. С самого утра торговали. Праздничек!..

Это говорила женщина, сильно выпившая, почти черная лицом, в грязном пальто: падала, наверное. В авоське болтались у нее три пустых бутылки на сдачу. Подрагивающими, не женскими пальцами она пересчитывала мелочь и, видно, не добирала нужной суммы.

Аня вспомнила вчерашний вечер в Доме культуры своей фабрики, цикламены, гортензии, красные и белые гвоздики, портреты женщин-работниц, висящие в фойе, грамоты с золотыми обрезами. Вспомнила красивого весельчака артиста, который танцевал с ее счастливыми товарками.

— Вы бы не давали ей, — тихо сказала Аня продавщице, кивнув на женщину, считающую мелочь. — Она же ведь до дома не дойдет.

— Вам жалко, вы и проводите, — отозвалась продавщица.

Сама-то берешь, — сказал еще кто-то у Ани за спиной.

Она поспешно спрятала в сумку бутылку «столичной» и пошла из этого магазина, как-то очень некстати оказавшегося на ее пути.

«Где же дом-то этот?..» — соображала Аня, обходя какие-то изгороди и траншеи.

Даже в праздничный день стройка не молчала. Выл самосвал, только что выплеснувший из кузова бетон. Скрипел какой-то промороженный канат, в густо-сером небе плыла подхваченная краном белая панель.

Аня была здесь пять месяцев назад, когда только начинался снос и одна сторона улицы еще хранила свой малоэтажный, щербатый облик, темнела подворотнями и заборами. Теперь поперек улицы встали два шестнадцатиэтажных белых корпуса с розовыми лоджиями, выведенные уже почти под крышу. И где-то сбоку, как забытый, заваленный мокрым песком и обломками асфальта, доживал свой срок тот двухэтажный, облупленный дом с темными окнами и неосвещенной лестницей.

— Пришла все-таки? — спросил Тихон.

Аня дрожала. Он это заметил, когда снимал с нее пальто.

— Что это ты?

— Замерзла что-то…

— Ничего, ведь в последний раз.

Она не поняла, что он хочет сказать: то ли они вообще в последний раз встречаются, то ли этого дома больше не будет. Квартира была совсем пуста. Из коридора исчезли даже вешалки, и не горело ни одной лампочки. В комнате, где Тихон ждал ее, не осталось ничего, кроме большого старого письменного стола на двух тумбах, никому, видимо, не нужного. Валялись на полу какие-то бумаги, под сорванными кое-где обоями обнажились доски перегородок. Комната освещалась только через окно: напротив на стройке горели два ярких прожектора.

Но дом еще отапливался: наверное, не все жильцы выехали. Батареи были горячие, окна над ними плакали, и подоконник, на который Аня хотела присесть, был совсем мокрый.

— Где же это ты пропадаешь, Тихон? — для начала как можно суровее спросила Аня.

Он не ответил. Прикрыл дверь в коридор, постелил прямо на пол свой ватный пиджак и позвал:

— Иди, посидим.

Аня подошла и села рядом с ним. Свет от прожекторов через окошко совсем слабо доходил в этот угол. Тихон сунул руку в карман, ища папиросы. Но не нашел.

— Вот до чего я дожил, — вдруг сказал он. — Даже покурить нечего.

Аня исполнилась жалости и обняла его за шею.

— Тишечка!..

Он ее рук не отвел, но сам не обнял.

— Уехали!.. — сказал он.

— Кто? — шепотом спросила Аня.

— Мои… Комнатой сменились, с Басманной в Черемушки. А ко мне две бабы какие-то въехали. Вчера полдня барахло перетаскивали, а сегодня, гляжу, одна уже белье стирает, другая рыбу какую-то жарит…

Аня вздохнула с огромным облегчением: уехали!.. Дрожать она перестала, ей стало тепло, почти жарко. Но она постаралась скрыть от Тихона свою радость.

— А ты бы согласия не давал на кого попало. Ишь какие, рыбу жарят!.. Что это еще такое!

Можно было подумать, что она сама никогда не стирала белья и не жарила рыбы. Аня гладила Тихона по голове, по плечам и жалела. Ей показалось, что теперь дрожит он. Действительно, очень сильно дуло с пола. Наверное, распахнута была дверь в подъезде, и холодом доносило даже на второй этаж. А может быть, дом был очень уж ветхий, недаром доживал свои последние дни.

— Нечего нам тут с тобой сидеть, Тиша. Пойдем.

— Погоди.

— А чего годить? Холодно здесь. Ко мне не хочешь, так теперь и к тебе можно.

— А вот это уж не выйдет! — отрывисто сказал Тихон.

Аня опять не поняла, почему это не выйдет. А переспросить было страшно. Она попробовала снова приласкаться, притянула его к себе. Щеки у Тихона были небритые, рот какой-то горький.

— Ты не торопись, — сказал он. — Сегодня и мне торопиться некуда. Раньше, хотя «она» и не велела Тамарке моей в коридор выбегать, когда я приду, та все равно в щелку на меня посмотрит. Я в свою комнату нарочно дверь не затворял: девочка умыться побежит или в туалет, еще увижу ее. А вчера я на все задвижки заперся, чтобы чужого шума не слышать. Потом сюда ушел, один в потемках сидел.