Сладкая горечь слез - [61]
Через неделю нашу помолвку отпраздновали со всей пышностью, какой можно ожидать, если в брак вступает наследник большого состояния. Сразу же начались приготовления к свадьбе.
Свадьба Асмы состоялась раньше, и мы с Акрамом присутствовали на торжестве вместе, как пара, и, когда глаза наши встречались в толпе гостей, я чувствовала спокойствие, думая, что этот человек вскоре станет моим мужем.
Любила ли я его? Нет. Но формат устроенного родителями брака и не предполагает подобных чувств. Он мне нравился, мне приятно было его общество. Я его привлекала — и душой, и телом. В его глазах я читала, что нравлюсь ему, что он меня хочет, но это желание совершенно не походило на то, от которого перехватывало дыхание; на то, что я видела в глазах Умара, никогда не притязавшего на меня, в отличие от Акрама.
Да, конечно, я вспоминала об Умаре. Но лишь мимоходом. Когда в памяти всплывали сцены из детства, во многих из которых участвовал Абу, чье отсутствие я болезненно ощущала. Но детство ушло, как ему и положено.
Еще через два месяца, в дни свадебных торжеств, я наряжалась в тонкие ткани и украшала себя драгоценностями. Это было радостное и волнующее время. Счастливый Акрам с головой окунулся в многочисленные ритуалы и церемонии, заставляя мою маму, которой он оказывал почтение гораздо более рьяно, чем мне, весело улыбаться и даже хохотать. А я уж думала, после смерти Абу она совсем позабыла, как это делается. Одного этого было достаточно, чтобы пробудить во мне любовь.
За два дня до свадьбы в нашу дверь постучал Шариф Мухаммад Чача, шофер Дяди Аббаса.
Прежде чем встретиться со своей сестрой, Мэйси, он пожелал поговорить со мной.
— Шариф Мухаммад Чача! Вы вернулись из Бомбея! Как раз к свадьбе! — От собственного счастливого голоса я почувствовала себя еще счастливее.
Но Шариф Мухаммад Чача не улыбнулся в ответ. Лицо его словно окаменело, глаза застыли, уставившись на кафельные плитки пола.
— Что-то случилось, Шариф Мухаммад Чача?
Он качнул головой. Его серьезное лицо испугало меня.
— У вас дома все в порядке? Как ваша семья?
— Да, Дина Биби. Сестра сказала, вашей мамы нет дома.
— Она ушла в гости. Вы хотели с ней повидаться?
— Да. Нет. Я хочу поговорить с вами. И жалею, что не приехал раньше, Дина Биби, чтобы сказать вам то, что должен.
— Да в чем же дело, Шариф Мухаммад Чача? Расскажите!
— Дина Биби, я вернулся из Бомбея, и мне сказали, что вы выходите замуж. За сына моего саита[111], за Акрам-саита.
Я кивнула, ожидая продолжения.
— Дина Биби, вы не должны выходить за него.
— Что? Что вы такое говорите? Почему?
— Он… Акрам-саит… мне больно говорить это, Дина Биби. Они должны были вам рассказать. Но сестра говорит, они скрыли правду. Я понимаю, дурно говорить о сыне своего хозяина. То, что я должен вам сказать, никогда не говорил даже сестре, до сегодняшнего дня. Лучше бы она знала обо всем раньше. Хозяин был добр ко мне, я обязан ему свободой. Но, прежде чем прийти в его дом, я работал на вашего отца, Дина Биби. Это тоже имеет значение. Если бы ваш отец был жив, я пришел бы говорить с ним. Он никогда не допустил бы этого брака. Если бы знал то, что я скажу. Но его больше нет, и я обязан все рассказать вам. Дина Биби, Акрам-саит не годится вам в мужья. Он… он вообще не годится. Он нездоров. Болен на голову. Он сумасшедший, псих. Его отправили за границу, к знаменитым врачам. А теперь он вернулся. Вроде ему полегчало. Но вы все равно не должны выходить за него, Дина Биби. Не должны.
Я молчала. Что ответить? Как поверить в такое? Это не могло быть правдой. Шариф Мухаммад Чача ошибался. Должен был ошибаться. В моем голосе не осталось и тени счастья, искрившегося всего минуту назад. Твердо и холодно я заявила:
— Будьте осторожны, Шариф Мухаммад Чача, думайте, что говорите.
— Не просите подробностей. Не важно, что я понимаю, чего не понимаю. Важно только, что он нездоров. Когда я узнал, что они вам ничего не сказали, то сразу понял, что должен прийти и все вам рассказать.
В гробовом молчании я стояла на руинах волшебной сказки. Пытаясь сделать вид, что не слышала того, что услышала. До свадьбы оставалось два дня. Нет. Нет. Шариф Мухаммад Чача ошибся. Я знаю правду. Я знаю Акрама. В нем нет и намека на то, о чем твердит этот пожилой бородатый мужчина — в конце концов, просто слуга. Это клевета. Да, именно так.
— Шариф Мухаммад Чача, нет. Все, что вы сказали, — неправда. Я не знаю, почему вы это делаете. Что вы имеете против Дяди Аббаса, против Акрама. Но вы лжете. Ступайте прочь.
Немедленно. И не смейте никогда больше повторять то, что сказали мне. В противном случае я все расскажу вашему хозяину.
— Нет, Дина Биби, пожалуйста, не делайте этого. Я и так всем рисковал, придя к вам.
Чудовищным напряжением лицевых мышц смягчив тон, я согласилась:
— Хорошо. Не знаю, почему вы сказали то, что сказали. Но я никому не сообщу об этом, Шариф Мухаммад Чача. Только уходите. Представьте, что этого разговора никогда не было.
