Сладкая горечь слез - [37]

Сказать она пока ничего не могла, но требовала, чтоб я называла — животных, людей, цвета, числа. Она напоминала мне Хелен Келлер в старом фильме «Сотворившая чудо», где Хелен в конце концов догадывается, чему Энн Бэнкрофт пытается ее научить, — что знак «вода» означает именно воду. Она там хватает Энн Бэнкрофт за руку и показывает на окружающие предметы, чтобы учить слова. Вот так и Джо. К двум годам она уже не просто говорила фразами — она говорила целыми абзацами. Весь день напролет. Мне, с моим менее-чем-терпеливым нравом, порой с трудом удавалось сдержаться и не рявкнуть на нее, чтоб заткнулась. Она никому не давала слова вставить! Я даже шутила, — что моим бедным ушам нужен холод на ночь, чтобы унять зуд от болтовни Джо.

Единственный, кто никогда не уставал от лепета Джо, это ее отец. Удивительно, ведь сам он не слишком разговорчив; вполне можно предположить, что и чужой треп терпеть не станет. Но стоило Джо научиться говорить, как Джейк буквально воскрес. Как отец и как муж. Ее голосок сгладил всю неловкость между нами. Она назвала Джейка папой, и наш брак обрел реальность. Он слушал ее бесконечные монологи, одобрительно кивая. И это рассеяло последние мои сомнения.

Даже мама, не поднимавшая опасной темы с того дня, как Джейк появился в доме, потеплела к нему. Как-то мы с Джейком вместе меняли детям подгузники — работали как одна команда, успокаивая близнецов и улыбаясь несмотря на то, что те вопили во всю мощь легких. Мы не заметили, что вошла мама и ласково наблюдала, как мы все вчетвером валяемся в обнимку на диване. Неожиданно — для нас — она произнесла:

— Цени такие моменты, Энджи. Не принимай их равнодушно, как должное. Детишки-то и не вспомнят ничего, когда вырастут. Да им и не положено. Их дело — расти, взрослеть и строить собственную жизнь. А ваше дело — помнить.

Я прикусила язык, не став припоминать, как она ворчала на меня за неблагодарность.

Отношения у нас с мамой никогда не были простыми, некоторых тем мы не касались, особенно после моего побега. Я говорила себе, что буду совсем другой матерью, и это еще больше увеличивало разрыв между нами. У моих детей был отец — добрый христианин, заботливый глава дома, который мы вместе создавали; он ненавязчиво руководил нашей жизнью, как и положено мужчине. А я старалась быть доброй женой, относилась к нему с таким уважением, которое не могла и заподозрить в себе в момент нашей встречи. Мы впервые остались по-настоящему вдвоем, как муж и жена, только сейчас — если не считать тех нескольких недель, когда дети работали в Африке. Но это не в счет, они ведь вернулись. Кто знает, чем сейчас все закончится?

Звонок в дверь. Это мама — как всегда, неожиданно, прямо из аэропорта, неизвестно откуда на этот раз.

— Он уехал? — Она слегка задыхалась, как после бега.

— В учебный лагерь. Звонил, сказал, что все нормально. (Голос Криса по телефону звучал как чужой.) Как будто по бумажке читал. Как робот.

Мама кивнула. Она прекрасно понимала, о чем я. Уже проходила через это раньше, с человеком, который был моим отцом. Но когда дело касается твоего ребенка — это совсем не то же самое.

— А что Джо?

— Нормально. Думаю, волнуется за Криса.

— Она обсуждала с тобой свои планы? Что она намерена делать после окончания учебы?

— Стать миссионером, как ты. — Я не смогла скрыть досаду в голосе.

— Уже нет.

Вот это странно.

— Она не рассказала тебе о работе, на которую подписалась?

— Работа? Но она еще учится. Думаю, со временем все расскажет.

Тут-то я и поняла, что не имею никакого права заноситься перед матерью — при таких отношениях между мной и Джо. Моя дочь предпочитает обсуждать важные вопросы с ней, а не со мной. Три года назад Джо, вызывающе вскинув голову, сообщила мне, какие языки намерена изучать, и явно ждала, что я начну возмущаться. Но я промолчала. Она учила его языки, Садига. И я не желала знать почему.

— Я беспокоюсь, — продолжала мама. — Ты должна поговорить с ней, Энджи.

— Ты вернулась раньше. — Я налила кофе и попыталась сменить тему. — Напрасно не сообщила, я бы встретила тебя в аэропорту.

— Может, хватит, Энджи? — резко бросила мама. Я сразу и не поняла, о чем это она. — Я не осуждаю тебя за то, что ты злишься на меня. Ты с детства несешь это бремя на своих хрупких плечах — с того самого времени, как я пошла учиться на медсестру и в итоге сумела выбраться из мрачной пропасти, в которую рухнула после ухода твоего отца. Я моталась по странам и континентам с миссией, а ты сердилась все больше и больше. Я знаю, что была не самой лучшей матерью, Энджи. С годами я исправилась, но ты предпочла не замечать перемен. Ты настолько поглощена ролью матери, что не позволяешь мне стать твоей матерью. Но ты и вправду хорошая мать. Да, я никогда не произносила вслух таких слов, но всегда понимала это. Ты — полная противоположность мне. Ты сосредоточена на детях, всегда присутствуешь в их жизни. Я помню, как в их детстве ты, даже посреди общей беседы, оборачивалась и отвечала на детские вопросы, которых никто кроме тебя и не расслышал, — а для тебя дети всегда были на первом месте. Но сейчас — любому дураку это очевидно — между тобой и Джо что-то произошло. Что бы это ни было, Энджи, не позволяй процессу зайти далеко. Не позволяй, чтобы получилось, как у нас с тобой.