Сладкая горечь слез - [28]

И однажды проорала:

— Ты мне не отец! И не имеешь права указывать, что мне делать!

Он вскинул было руку, но сдержался. Только глухо выкрикнул сквозь стиснутые зубы:

— И я благодарю Господа за это! С твоей нравственностью блудливой кошки тебе место на панели! Если бы я не обещал твоей матери заботиться о тебе, ты бы уже давно там оказалась!

Я расценила это как предложение убираться вон. Захотелось начать все сначала, сбежать от школьных и прочих проблем — куда-нибудь, где за мной не будет волочиться хвост прошлого. Я знала, куда отправлюсь, хотя не строила никаких четких планов.

Автобус ехал до Лос-Анджелеса. С трудом преодолевая страх и искушение вернуться домой, я представляла, как будет волноваться мама, когда дед расскажет ей, что я исчезла. Но Дедушка Пелтон если уж взрывался, то пощады не жди. До меня это, правда, дошло с некоторым опозданием, однако я не собиралась возвращаться под рев этого урагана.

Нужный дом я легко отыскала по карте — тихое местечко, неподалеку от шоссе в долине Сан-Фернандо. Долго мялась перед дверью, не решаясь позвонить. Пять часов, никого нет дома, наверное. И что я скажу, если откроют? Э-э, привет, я Анжела. Ваша дочь. Помните меня? Развернувшись, некоторое время побродила по улице туда-сюда. Довольно скоро к дому подрулил видавший виды пикап. За рулем сидела женщина. Вместе с ней из машины выскочили двое детишек и помчались к дому, рядом с которым я болталась битый час, — мальчишка с гитарой и девочка помладше, в чем-то вроде балетной пачки. В первый миг я решила, что перепутала дом. Мне ведь даже не приходила в голову такая возможность. Эта женщина — его жена, а они — его дети. Как только я осознала это, сразу же их всех возненавидела.

Но все же удалось справиться с нервами и позвонить в дверь. Открыл светловолосый мужчина средних лет. Я не сразу узнала лицо из старого семейного альбома. Мой отец. Он, наверное, школьный учитель и дома уже давно, с того самого времени, как я появилась на этой улице. Совсем неловко вышло. Несколько минут я что-то лепетала, он, запинаясь, тоже что-то бормотал в ответ, потом, все еще не оправившись от потрясения, пригласил в дом. Познакомил со своей женой, Конни. Сына зовут Кори, ему тринадцать лет. Дочка Мишель, ей семь. Они обо мне ничего не знали — Кори и Мишель. В отличие от Конни. Та изобразила радость, заулыбалась — мол, как она рада наконец-то познакомиться со мной. Можно подумать, она об этом всю жизнь мечтала.

Прервав повисшее в гостиной неловкое молчание, Конни позвала отца в кухню, накрывать на стол. Я вызвалась было помочь, хотя понимала, что ей нужно всего несколько секунд — поговорить обо мне.

Телевизор Конни врубила на полную мощность. Мишель молча пялилась на меня. Не выдержав, я спросила, где у них ванная — чтобы унять сердцебиение, плеснуть холодной водой в пылающее лицо и хоть немного вдохнуть. Мишель молча проводила меня. На обратном пути я прошла чуть дальше по коридору, к дверям кухни, и услышала громкий шепот — Конни; ответов отца было не разобрать.

— Ну, я просто говорю, что можно было бы позвонить… это такой шок для всех нас. Как ты думаешь, она здесь надолго?

Чуть слышный шепот в ответ.

— Ты считаешь, что не должен интересоваться ее планами?

Еще несколько едва различимых слов папы — он определенно более краток, чем Конни.

— Да, разумеется, я понимаю, но мне необходимо знать, как долго.

— А ее мать? Она в курсе? Или девочка просто сбежала из дома?

— Может, все-таки спросить? Сколько ей лет, Тодд?

— Не знаешь? Ты не знаешь, сколько лет твоей дочери?

Теперь Конни уже не шептала. Я решила, что расслышала и не расслышала вполне достаточно.

Кори все так же сидел на диване. Мишель бросила свою Барби и вновь уставилась на меня. Вскоре Конни позвала нас в кухню ужинать — все такая же радостно-возбужденная. Не задала мне ни одного вопроса из тех, что ее волновали. Но щебетала с сияющими глазами и сладким голоском — настолько сиропным, что тот вполне мог вызвать диабет у лабораторной крысы, — расспрашивала о «моей поездке», как долго идет автобус и все такое. Мишель не сводила с меня глаз, так что кусок в горле застревал. Кори швырял в себя еду, как в топку, ни на кого не глядя. Примерно так же, как мой отец.

После ужина я предложила помыть посуду.

— Нет-нет, — заохала Конни, — лучше ступай отдохни. Ты, наверное, устала с дороги.

И улыбнулась, приоткрывая даже десны. Интересно, как выглядит ее искренняя улыбка, когда глаза тоже улыбаются? Даже любопытно.

Кори воткнулся в телевизор, но подскочил сразу, как только Конни распорядилась:

— Марш делать уроки, Кори. Мишель, оставь в покое Барби и закончи свои упражнения. А я погуляю с Диной.

Мишель медленно, спиной вперед, вышла из гостиной. Я, устроившись на диване, принялась ждать отца. Наверное, Конни специально ушла, чтобы дать нам время побыть наедине. Позже я поняла, как ошибалась. Она просто каждый вечер ходила гулять с дамой из дома напротив.

Вошел папа, вытирая руки кухонным полотенцем. Я выключила телевизор. Наступила тишина. Интересно, у Кори нет проблем со слухом? Раздался звонок в дверь, отец пару раз открыл рот, но, так и не выдавив ни звука, пошел в прихожую. Вернулся он с каким-то дядькой, у того на поясе болтался пояс с отвертками, в руках — ящик с инструментами.