Слабые мира сего - [10]

Куда залетел паук Скакун? Говорят, его видели где-то на высоте семисот пятидесяти тысяч сантиметров. Но кто его мог там видеть? Кто поднимется до такой высоты?

Конечно же, только тот, кто сам себе придумает крылья,

СЛАБЫЕ МИРА СЕГО

Слабые мира сего

Колибри старается подражать насекомым, хотя принадлежат они к разным классам и между этими классами постоянная борьба, в которой постоянно побеждают птицы и постоянно терпят поражение насекомые.

Почему же Колибри, птица, старается подражать насекомым, которые терпят поражение, а не птицам, которые одерживают победу?

Колибри, как пчела, питается нектаром цветов, и полет Колибри напоминает полет насекомого. А сердце Колибри бьется со скоростью шестисот ударов в минуту — как будто кто-то гонится за Колибри, как будто кто-то преследует Колибри, как преследуют только насекомых. И даже змеи, которые в темноте видят всех теплокровных, Колибри не видят, потому что у Колибри, как у всех насекомых, по ночам холодеет кровь.

Почему же Колибри, птица, старается подражать насекомым, которых всюду преследуют, которые терпят одно поражение за другим?

Потому что Колибри не чувствует никакого превосходства над насекомыми, по своему росту и положению Колибри ближе к насекомым, и в насекомых Колибри видит своих братьев — пусть не по классу и не по происхождению, а всего лишь навсего по несчастью.

Интервью с Мезозойской эрой

В мезозойскую эру не было на Земле ледников и почти совсем не было холодов. Мягкий климат, дремучие пралеса… Было очень хорошо на земле в мезозойскую эру.

Появляются новые горы, новые моря, вокруг которых разбиваются приморские парки. И на всей земле — ни единой пустыни. Разве это не хорошо?

Но спросите у первого встречного грызуна (из самых первых на земле млекопитающих):

— Грызун, тебе хорошо?

И он ответит:

— Нет, мне не хорошо. Потому что не столько я грызу, сколько меня грызут. Не забывайте, что мы живем в век динозавров.

А спросите у первой встречной черепахи (из самых первых на земле черепах):

— Черепаха, тебе хорошо там, под панцирем?

И она ответит:

— Нет, мне не хорошо. Потому что по нашим временам — разве такой нужно иметь панцирь?

А теперь спросите у первого встречного динозавра… Динозавр в переводе — Страшный Ящер, но вы не бойтесь, смело подходите и спрашивайте:

— Тебе хорошо, динозавр?

И как вы думаете, что он вам ответит?

— Нет, мне не хорошо, — скажет он. — Мне страшно…

Конечно, страшно. Страшным страшней всего. От себя ведь не спрячешься.

Вот она — мезозойская эра: все как будто есть — и леса и моря, все вокруг хорошо, но — от себя не спрячешься. Под самым надежным панцирем от себя не спрячешься…

Динозавры вымерли в свой собственный век.

Кенения удивительная из племени Арахнид

Кенения Удивительная и сама удивляется, что живет. При выходе на сушу, когда все меняли жабры на легкие, Кенения совершила неудачный обмен: и жабры у нее отобрали и без легких оставили. Возникает вопрос: а как же жить? Неизвестно как, но Кенения приспособилась. Она дышит кожей, хотя это, конечно, уже не то. Ни глубоко вдохнуть, ни с облегчением выдохнуть.

Затем, когда стали распределять места на земле, Кенению почему-то загнали под землю. Разве можно жить под землей? Вероятно, нельзя, но Кенения приспособилась. Она живет под землей и редко выходит на свет, и вообще она плохо относится к свету. Может быть, потому, что когда всем раздавали зрение,

Кенению тоже обошли, и она осталась слепой. Конечно, приспособилась, но с тех пор она не выносит света.

И опять возникает вопрос: как же так?

С одной стороны, не видеть света, а с другой — его ненавидеть…

Разве это возможно?

Конечно, нет.

Невозможно.

Но Кенения приспособилась.

Смотрите в оба

У рыбы Четырехглазки два глаза, но каждый из них смотрит в оба: и вниз, откуда на Четырехглазку могут напасть, и вверх, откуда на Четырехглазку могут напасть, — и сверху и снизу на Четырехглазку могут напасть, поэтому каждый ее глаз должен смотреть в оба.

Глаза у нее устроены так: нижняя часть держит в поле зрения воду, верхняя контролирует воздух. А сама Четырехглазка — между воздухом и водой. Между воздушной и водной опасностью.

Нужно только смотреть в оба — и туда смотреть в оба и сюда смотреть в оба… И тогда между ними, двумя опасностями, между огромной верхней и огромной нижней опасностью, между воздушной опасностью и водной опасностью проляжет тонкая, тончайшая линия — безопасность.

Жирафа

Жирафа выше всех на десять голов, а язык у нее — целых полметра. Вот бы поговорить таким языком!

Но никто не умеет так молчать, как Жирафа.

Даже маленькие воробьи — и те помаленьку чирикают, даже кузнечики — и те что-то стрекочут.

А Жирафа молчит.

Может, потому, что она выше всех на десять голов? Может, она боится уронить свое достоинство?

Трудно сказать, почему Жирафа молчит. Почему, даже погибая, она не крикнет о помощи. Даже львы кричат о помощи, даже тигры кричат о помощи, все на свете кричат о помощи, а Жирафа молчит.

Может, потому ее и называют — Жирафа, что означает — милая? Часто милыми называют тех, кто молчит, кто, даже имея очень длинный язык, хорошо умеет держать его за зубами.

Почему Кит такой большой