Слабости сильной женщины - [7]

«Зачем тебе на него силы тратить, когда у тебя такие глаза? – хотела она сказать. – Когда ты так смотришь на меня, когда ты думаешь о чем-то, мне неведомом и удивительном, когда ты весь такой, каких больше нет!..»

Костя и сейчас смотрел на нее так, и глаза его сияли светло и ясно в лунном свете. Потом он подошел к Лере еще ближе и обнял ее – и объятия у него были такие, какие невозможны были ни с кем другим. Та же нежность, что была в его взгляде, чувствовалась и в прикосновении его рук, лежащих сейчас на Лериной талии.

– Лерочка, – прошептал он. – Лерочка, милая, ведь я влюбился в тебя по уши, ты понимаешь? Мне уже кажется, я тебя знаю тысячу лет…

Он поцеловал ее – прикоснулся к ее губам, не прикрывая глаз. И, отвечая на его поцелуй, Лера все время смотрела в эти глаза – ясные, неповторимые…

Он был ее первым и единственным мужчиной. Вернее, он стал им – но не там, не на «картошке», гораздо позже. А в деревне Студеново они гуляли до рассвета, целовались, сидя у холодной, подернутой утренним туманом реки, Костя гладил ее легкие золотящиеся волосы и шептал:

– Ты такая удивительная, Лерочка, весь мир такой удивительный, когда ты рядом…

Лере было жаль возвращаться домой, она готова была оставаться здесь до бесконечности – в этом сказочном месте ее первой любви. Она запоминала каждую тропинку, травинку, каждое дерево на опушке леса, где они гуляли с Костей.

И все помогало здесь тому, чтобы их любовь была спокойной и счастливой: и безлюдье этой деревни с одинокими стариками и их маленькими серьезными внуками, и удаленность Студенова от всего мира – в дождливую погоду действительно не доехать было сюда…

«Бывают же на свете такие места, – думала Лера. – Созданные для любви, для того, чтобы только смотреть друга на друга, и чтобы ни на что не отвлекался взгляд».

Ей так грустно было возвращаться в Москву, что даже обещанная Петей-куратором остановка на Бородинском поле ничуть не порадовала. А ведь она любила места, в которых воплощалась история, любила их внутреннюю наполненность отзвучавшими голосами и событиями. Но сейчас – сейчас ей нужны были другие места: незаметные, прозрачные, в которых были бы только они с Костей – и больше никого.

«Как-то оно будет в Москве? – думала Лера. – Учиться ведь надо будет, и вообще – осваивать новую жизнь».

Она вдруг так пожалела об этом – что придется отвлекаться на повседневность, что не удастся видеть его рядом постоянно…

Но неожиданно оказалось, что все это вовсе не так безысходно, как ей уж было представилось.

Во-первых, Лера и не думала, что Костя так влюблен в биологию. Как-то не замечала в деревне, чтобы он с особым интересом относился к былинкам и собачкам – к тому, что именно и казалось ей биологией.

Когда она однажды сказала об этом Косте – это было в буфете на одиннадцатом этаже первого гуманитарного, куда он зашел за ней после занятий, – тот улыбнулся своей покоряюще-застенчивой улыбкой:

– Ну при чем здесь собачки, Лерочка? Зачем мне зверюшек любить, я же не ветеринар. А биология – это процессы. Не знаю, можно ли их любить, но они меня страшно увлекают, особенно все, что связано с высшей нервной деятельностью.

Так Лера впервые услышала от него это словосочетание, которое вскоре стало его специальностью и которое всегда звучало для нее серьезно и значительно.

Среда, в которой выросла Лера, была приспособлена для практической деятельности. В их дворе предпочитали работать руками, а если думать, то с мгновенной и реальной целью.

Лера и сама была такая, и кто знает – если бы не Елена Васильевна Гладышева и Митя, она, может быть, никогда и не увлеклась бы такими необъяснимыми вещами, как произведения итальянского Возрождения, цель которых заключена в них самих.

Во всяком случае, несмотря на умственность ее теперешних занятий, в Лере долго оставалось какое-то почтительное уважение к чужой учености, ко всякой духовной деятельности.

Пожалуй, единственный человек, не вызывавший у нее в этом смысле никакого благоговения, был сам Митя с его скрипкой – как ни странно. Но это, скорее всего, было связано с Митиным характером – легким и насмешливым – и с тем, что Лера знала его сто лет, какое уж тут благоговение!

Глава 3

Костя пришел домой поздно – как обычно в свой библиотечный день. Его всегда выгоняли из четвертого зала Ленинки в числе последних, он настолько погружался в книги, что выудить его можно было, только выключив свет.

– Лерочка! – рассеянно обрадовался он, увидев ее на пороге квартиры: она открыла дверь, потому что мама уже легла. – Ты уже дома?

– А где же мне быть, Котя? – улыбнулась Лера. – Ты знаешь, который час?

– Да, поздно, – сказал Костя, снимая мокрый плащ. – Но ты понимаешь, я просто не мог оторваться. Возможно, сегодня я наконец понял то, чего не мог понять, анализируя последнюю серию опытов, – помнишь, я тебе говорил? Павел Сергеевич был прав: действительно, чтобы осмыслить все в целом, мне надо было оторваться от практических результатов, как это ни парадоксально.

– Ты ведь не обедал? – спросила Лера.

– Нет, почему, перекусил в буфете.

– И что же, интересно, ты ел?

– Ну какая разница! Что-то – что дали. Что дают в буфете в Ленинке, разве ты не знаешь?