Сквозняк в незакрытых дверях - [3]

После окончания школы я вдруг стал замечать, что, насколько резво зашагал по жизни Фернан, настолько же медленно продираюсь по ней я. Гомеша приняли в Московский университет на факультет гипнологии, он уже считался подающим надежды дискавером, а я все еще плыл по течению, не имея ни сил ни желания выбрать свою дорогу, перепрыгивал с одной работы на другую, не задерживаясь нигде более полугода, пока не оказался в Управлении. Впрочем, это произошло уже после того, как мне поставили блок.

Фернан был против блока, он несколько месяцев разъяснял мне, как много я потеряю, заблокировавшись от него, но Виктор Камов впервые в жизни сумел надеть на себя маску решительного и неумолимого. И Фернан отступился.

Когда блок поставили, я наконец почувствовал себя свободным человеком. Исчезла тяжесть, столько лет давившая на меня, словно оторвали ненавистного вампира, ежесекундно сосущего мою кровушку. Фернан отдалился, мы перестали с ним даже перезваниваться, но это меня абсолютно не огорчало, поскольку я неожиданно для самого себя осознал, что всегда ненавидел его. Освобождение от пресса вселенской ненависти наполнило мою душу покоем, все сразу стало получаться, я перестал чувствовать себя неудачником и с удовольствием, какого никогда прежде не испытывал, окунулся в жизненные хлопоты.

Фернана я совсем потерял из виду. Лет через пять услышал, что близнец мой сделался выдающимся дискавером, и полученная информация вполне меня удовлетворила. Я был тогда слишком далек от этой области, только-только начал работать в Управлении и собирался потихоньку шагать себе по административным ступенькам, ни капельки не жалея о былом. Ошибка детских лет напоминала о себе лишь в тех случаях, когда я пытался поближе сойтись с женщинами. Я начинал ухаживания раз шесть или семь, две мои "зазнобы" даже вызвали в моей душе чувство симпатии и уважения, но ни одну из них я так и не смог полюбить по-настоящему. Не вызывали они у меня сердцебиения, и симпатия не перерастала во что-то большее. Впрочем, сие не слишком меня волновало. У меня наконец появилась интересная работа, требующая времени, энергии и сил, и я спокойно поставил на семейной жизни крест. Разве нельзя прожить без любви? Разумеется, можно, и моя собственная судьба лишь подтверждала этот вывод.

Шеф подождал, пока я снова начну соображать. Ради объективности замечу, что ждать ему пришлось недолго.

- Теперь тебе понятно, почему транспортники обратились к нам? сказал он.

- Понятно, - ответил я. - Непонятно одно: каким образом Фернан очутился на Скиллусе.

Полковник потер правой рукой подбородок. На руке рельефно выделялись вздувшиеся зеленоватые вены. Как несмываемые печати судьбы.

- Чего же тут непонятного? Гомеш был осужден на пожизненные каторжные работы.

- За что?

- За убийство. Он убил своего учителя, Романа Козырева...

Имя Козырева было мне известно. Впрочем, вряд ли в мире найдется хоть один человек, не слышавший этого имени. Козырев был выдающимся гипнологом и внес немалый вклад в борьбу с распространением детского геминизма.

- Зная твои взаимоотношения с Гомешем, мы предпочли не посвящать тебя в это дело, - добавил Полковник. - Согласись, что мы поступили верно...

- Зачем ему была нужна смерть Козырева?

Полковник пожал плечами, и это было настолько не свойственное шефу движение, что я поразился. Впрочем, теперь его состояние было мне хорошо понятно.

- Гомешу было недостаточно быть одним из сильных, - проговорил Полковник. - Он хотел стать самым сильным. Обыкновеннейшая мания величия. Увы, гениальность не спасает от подобных вещей, скорее наоборот... Вот он и убрал того, кто был сильнее.

- Странно, - сказал я. - Средства массовой информации сообщали о смерти Козырева, но не помню, чтобы говорилось об убийстве...

Полковник снова потер подбородок и поморщился:

- Нам пришлось ввести ограничения на эту информацию. - Он многозначительно посмотрел мне прямо в глаза. - Видишь ли, Виктор... То, о чем я тебе сейчас расскажу, ты бы никогда не узнал, если бы не сложившаяся ситуация. Дело в том, что доказать вину Фернана Гомеша было практически невозможно. Он очень удачно инсценировал самоубийство: никаких следов не осталось. Гомеш, правда, не знал, что Козырев успел обратиться к нам за день до смерти и попросил обратить внимание на своего ученика: мол, от того явно стало попахивать некоей опасностью. Почувствовал старик что-то, но, увы, немного опоздал. Что между ними произошло, никому неизвестно. К сожалению, Козырев был из тех, кто слишком редко вспоминает о своих обязанностях перед Управлением.

- Интересно! - сказал я. - По-моему, суицид - встречающееся среди дискаверов явление.

Полковник промолчал: моя реплика не содержала новой для него информации.

- Интересно, - повторил я. - Значит, осудили юридически невиновного? Как же это суд вынес обвинительный вердикт? Хотелось бы мне взглянуть на список присяжных...

Полковник забарабанил пальцами по столу. Похоже, такой поворот в разговоре ему не нравился.

- На список присяжных тебе взглянуть не удастся, - сказал он наконец. - Суда не было. Суды занимаются обычными людьми. Дело Гомеша рассматривал Чрезвычайный Трибунал. Есть такой для подобных случаев... Чему ты удивляешься? Ты представляешь, каких трудов стоило нам одно только задержание твоего бывшего гемина?