Сквозь тьму с О. Генри - [28]

Это всё, что он успел сказать — в коридоре раздались шаги охранника. Мы обменялись пристальными взглядами, Портер отсыпал мне в ладонь таблеток и состроив невинную мину, отошёл от моей клетки.

После его ухода гнёт неволи стал ощущаться ещё сильнее. Стены тюрьмы словно сжимались вокруг меня, камера превращалась в глухую чёрную яму. Мне показалось, что я видел Билла Портера в последний раз.

О себе он ничего не рассказал. Я узнал, что его осудили по делу о присвоении денег нечестным путём. Я никогда не расспрашивал его об этом. Как-то раз в Нью-Йорке, много лет спустя, он упомянул о том давнем деле. Это случилось в отеле «Каледония». Он брился, а пока он этим занимался, мы предались воспоминаниям о годах, проведённых в тюрьме. Он попросил меня рассказать об ограблении банка.

— Билл, а за что вы угодили в кутузку? — спросил я. Насмешливо прищурившись, он обернулся ко мне. Продолжая скрести бритвой подбородок, немного помедлил с ответом.

— Полковник, и как вам удавалось столько лет удерживаться от этого вопроса? Я одолжил у банка, в котором работал, четвертак в расчёте на то, что цена на хлопок поднимется. Она упала, а я загремел на пятак.

Опять он отшучивался. Я был уверен — и все его друзья разделяли ту же уверенность — что он ни в чём не был виноват. Его обвинили в присвоении около тысячи ста долларов в Первом Национальном Банке Остина и, осудив судом неправедным, спровадили в тюрьму. Так я верил.

Тогда, когда он стоял у двери моей камеры, я думал не о его провинностях, а о той неувядающей дружбе, которой он меня дарил. Я поддался обаянию его неспешной, тихой речи. Словом, он снова очаровал меня, как и в тот знаменательный день, в дрянной гондурасской забегаловке.

Но когда он ушёл, в мои счастливые воспоминания вдруг вклинилась неприятная, раздражающая мысль: я был здесь уже четыре недели, и Портер это знал. Все в кутузке знали об этом. Что-то он не торопился меня навестить. Я на его месте примчался бы к нему при первой же возможности.

А что же Портер? Он был в тюрьме на особом положении, ведь до того, как поступить в банк, он работал аптекарем в Гринсборо. Такая профессия и сопутствующий ей опыт дали ему возможность занять завидную должность аптекаря в тюремной больнице. У него было множество привилегий, делавших его жизнь в заключении не столь горькой: хорошая кровать, приличная еда и относительная свобода. Почему же он так медлил с визитом?

Ну да, конечно, он был очень занят, знаю. И наверняка ему не хотелось просить охранника о поблажке. Его бы сильно уязвил отказ от этих ничтожных людишек, по своему развитию и уму стоящих куда ниже его. Может, он просто ожидал подходящего случая, чтобы увидеть меня?

Я всё понял позже, когда получше узнал Билла Портера. Теперь-то я понимаю, почему он тогда так медлил. Какое же страшное унижение испытал О. Генри, стоя у двери в мою камеру — ведь тем самым он признавал себя таким же преступником, каким был я! Портер знал, как глубоко я его уважаю, и для его гордости не было сокрушительнее удара, чем встретить меня, будучи уже не джентльменом, а таким же каторжанином, как и я.

Глава XV

Проходили недели, а Портер не появлялся. Обещание помочь в получении места при больнице, где еда была получше, а постели — почище, освещало жизнь надеждой, и даже отвратная баланда, казалось, стала вкуснее. Я был уверен, что Портер сдержит своё обещание, но постепенно эта уверенность поблекла и сменилась горьким негодованием: должно быть, он забыл обо мне. Похоже, что на меня всем плевать. Меня начало грызть сознание того, что Билл, как и многие другие, те, кому я в своё время помог, оказался столь же неблагодарным.

Я не знал, что он всё это время хлопотал по моим делам, не покладая рук; не подозревал, как много препятствий ему пришлось преодолеть. И решил помочь себе сам. Я сделал попытку сбежать из тюрьмы. Меня поймали, сунули в одиночку, а потом я предстал перед судом.

Дик Прайс, с которым я подружился здесь, в тюрьме, попытался облегчить мою участь. Дик получил пожизненный срок. Я как раз сидел на скамье перед дверью в комнату заместителя начальника, а Дика провели мимо меня.

— Вы посадили Дженнингса в карцер за попытку к бегству. Это я дал ему напильники. Он новичок, связей никаких, где ему знать, что почём. Бежать-то я его надоумил! Вот меня и наказывайте.

Дик говорил нарочито громко, словно бы давая мне наводку. Никаких напильников я от него не получал, и ничего про мои замыслы совершить побег он не знал до тех пор, пока на меня не настучал один конокрад.

Тут меня вызвали к заместителю начальника.

— Ну и как тебе твоё новое жильё? — спросил он с издёвкой. Это он про карцер. — А я разузнал, где ты добыл напильнички.

— Дик Прайс здесь ни при чём.

— А я и не думал, что он при чём. Дик — парень что надо. Он здесь уже и не упомню, как давно. Так что давай, колись, а я уж тебя отблагодарю.

— Не могу.

— Ты должен.

— Не могу!

— Господь свидетель, я тебя заставлю говорить!

Я понял, чтó он имел в виду, и чуть не взвыл от ярости и отчаяния.

— Господь свидетель, не заставите!

— Эй, охрана! Возьмите-ка этого субчика и задайте ему семьдесят пять!