Сквозь сон - [18]

Я, впрочем, сейчас и не старался скрыть, как раздосадован на него. В-первую очередь, и, к собственному удивлению, ревнуя его к Виклине. К его чувствам, что ли…

А может только к ее чувствам к нему…

Подозревая, что на его нежность, любовь она (блин!) отвечает взаимностью!

— Я, было, подумал, ты на меня более не сердишься, Лина, — наполненным горечью голосом протянул мужчина. И теперь дрожью отозвались на его лице не только губы, желваки, но и каждая в отдельности черточка, сменив цвет кожи со смугло-персикового на почти красноватый. А я почувствовал радость и, одновременно, раздражение. Радость, что Виклина… Лина была на него сердита. И раздражение на себя, что лез в их отношения, да еще и испытывал от этого упоение.

— Пойми дорогая, — сейчас он заговорил просяще, не скрывая собственной вины от ранее произошедшего. — Вчера я сказал так, лишь потому, что волнуюсь за тебя. Боюсь за тебя. Только по этой причине я говорил об отмене твоей поездки в Сумь. Но я бы никогда, никогда не стал вредить тебе и не посмел бы заявить о твоем заболевании в университете.

Беловук и вовсе рывком шагнул ко мне, и, схватив обеими руками за плечи, прижал к своей груди, да, склонив голову, воткнулся губами в мою макушку, торопливо (точно боялся, что я его прерву) зашептав в нее:

— Да, да! дорогая! Ты права, права. И предельна со мной честна. Я понимаю, что разработанная в нашем обществе система подбора супружеских пар, не всегда себя может оправдывать, не всегда точна. Я, понимаю и благодарен тебе, что ты никогда не скрывала свое теплого ко мне отношения. Притом никогда не говорила мне о любви, оно как ее не испытывала. Но я! Я, дорогая, так люблю тебя… — Мужчина осекся, так резко, словно о том было запрещено говорить, и ласково прошелся губами по волосам Виклины, очевидно, целуя их. — Однако в твоем случае испытываемая ко мне теплота может стать лишь началом, истоком возникающих чувств. Ведь не всегда между людьми должна пролететь искра, из которой возгорается пламя, огонь любви. Иногда это бывают долгосрочные отношения, теплота, поддержка, уважение.

— Ну, тогда это не любовь, — злобно отозвался я, испытывая прямо-таки отвращение к Беловуку. Отвращение за то, что он сейчас пытался подменить любовь, какими- то обязанностями, страсть всего-навсего уважением. Так, будто пытался обмануть Лину или вовлечь ее в этот бессовестный обман.

Видимо, оттого, что я столь близко воспринял обиду за Виклину, за ее желание любить, не просто уважать, резко дернулся от Беловука в сторону, вырвавшись из его объятий.

— Да! может и так, — все с той же поспешностью, и, повышая голос, наполняя комнату басом, сказал мужчина, и я увидел, как испугался он потерять любимую, потому и опустил руки вниз, боясь еще больше настроить ее против себя собственными действиями. — Я только прошу тебя, не торопись с принятием решения. Ты же знаешь, комитет по подбору супружеских пар настаивает на нашем браке. И их будет сложно переубедить, так как они очень дорожат собственным авторитетом. Да и мы с тобой, как бы ты этого не отвергала, подходим друг другу. У нас одинаковые вкусы, устремления, желания. Они решат, что твои суждения о любви вздорны, пусты и сообщат о том куратору, твоим родителям, бабушке, и, конечно же, тогда не будет никакой Сумь, или как ты хотела работы в Гардарике. Ты не получишь туда распределения никогда, потому как одним из условий работы в стольном городе нашей страны Тэртерии является заключение брака с кандидатом выбранным комитетом.

Я стоял какой-то ошалелый, плохо воспринимая саму выдыхаемую Беловуком информацию. Не то, чтобы ею не интересуясь, просто упиваясь тем, что Виклина его не любит, и, несмотря на давление какого-то дурацкого комитета не собирается выходить за него замуж. Впрочем, я моментально пришел в себя, когда жених Лины, не правильно истолковав мое молчание, вновь вскинул руки и попытался, обняв меня, привлечь к груди. Торопливо шагнув назад и тем, не позволяя себя… ее обнять, негромко, но довольно жестко, строго я проронил:

— Тебе, нужно уходить. — Я это сказал, чтобы прервать неприятный в первую очередь для меня разговор, и, естественно, своими неправильными, а может и злобными словами, выходками не подвести Виклину. — Поговорим, вечером, — дополнил я, потому как увидел боль в лице, глазах, чуть поддергивающихся губах Беловука. — Тебя ждут на работе, — а это я вообще неизвестно зачем добавил, будто приняв или только ощутив его переживания и пожалев его, что ли.

А после стремительно развернулся к нему спиной, сейчас опять уловив противоречивые чувства ревности, зависти, злобы, замешанной, похоже, на любви к Виклине, уже живущей во мне или только появляющейся, зарождающейся.

Глава седьмая

Я слышал, как он уходил из дома.

Слышал, походу, не просто воспринимая слухом, а еще и напряженным телом Виклины. Точно натянутой ее кожей тонкой с розово-белым оттенком, каждой клеточкой организма, а может только душой, личностью, мыслью. Той самой бессмертной, разумной, бесплотной сущностью, отличной от тела, которую создал бог (как считали верующие) или комплексом ощущений, мышлений и чувств, наполняющих наш мозг.